Он улыбнулся.
– И они все стали жить счастливо, – сказал он. Эти слова прозвучали как вызов.
Сибил ничего не ответила, но продолжала смотреть на него с выражением капризного скептицизма.
– Ну да, – настаивал он, – старый колдун знал заклинание, при помощи которого он оживил принца и принц наступил дракону на лапу и дракон убежал, рыдая. И потом принц скорчил ведьме страшную рожу, и она тоже убежала, плача. Потом принц женился на принцессе и стал королем, и у них было много детей, и сахарный дождь капал с неба, и пальцы ни у кого не становились липкими, когда они ели этот сахар, и ни одной маленькой девочке в этом королевстве не приходилось мыть свою комнату. Так что они все стали жить счастливо.
Сибил слушала его, и тоненькая ниточка протянулась от брата к сестре, казалось без нее Сибил могла исчезнуть куда-то, и он не смог бы до нее дотянуться.
– Ты глупый, – сказала она.
– Ты тоже, – ответил он немного обиженно. – Я люблю тебя. Теперь спи.
Он выключил свет и еще раз поцеловал ее. Она перевернулась на живот, отвернувшись от него, глядя на стену. Она не издала ни звука, когда он выходил из комнаты.
Последующие недели были заполнены новыми впечатлениями, звуками и людьми с приятным британским акцентом, которые создавали много шумихи вокруг трех детей Ланкастеров. Потом настало время возвращения домой, в школу, к друзьям и планам и волнениям. Хэл больше не задумывался над историей, которую они с Сибил сочинили в их первую ночь пребывания в Англии летом 1937 года. Пройдет много лет, и он признается, что после этой ночи он уже не спал так спокойно, как раньше.
III
«Лос-Анджелес Таймс», 19 декабря 1941 года «Америка вступает в войну
Сегодня две палаты Конгресса подавляющим большинством утвердили проект указа, призывающий всех мужчин, граждан Америки, не моложе двадцати и не старше сорока четырех лет, на военную службу. Новый закон вступил в действие вследствие нападения Японии на американский флот при Пирл-Харбор. 7 декабря – «позорная дата», как сказал Президент Рузвельт. Это нападение серьезно ослабило морские силы США в Тихом океане и нанесло ущерб моральному состоянию Америки, поскольку таким образом заставило ее вступить в войну.
Сотни тысяч американских мужчин не дожидаются ратификации указа, а уже приходят в центры по записи добровольцев».
* * *
– Хорошо. Давайте поднимем тост.
Маленький дом был полон гостей. Хотя в углу стояла рождественская елка, мысли большинства молодых людей, собравшихся здесь, были не о празднике, а о войне, идущей за океаном. Они знали, что должны будут вскоре вступить в эту войну, оставив своих жен и детей встречать следующий праздник уже без них.
Большинство из них, как и хозяин дома, были молодые, безработные мужчины, которые хотели немедленно записаться в добровольцы. Некоторые уже записались и должны были уехать через несколько дней, а может, часов.
Это был дом Денниса Лайнэна, безработного судового рабочего, который, как и его друзья, жил в Сан-Диего с тех пор, как его родители поселились здесь, внеся свой вклад в распространение ирландцев по Калифорнии.
Ирландское население Сан-Диего стало еще больше с тех пор, как Депрессия оставила большинство мужчин без работы. Теперь война должна была все это изменить, Деннис Лайнэн и его друзья готовились бороться за землю, принявшую их, с чувством солидарности и гордости, как истые ирландцы.
– Тост, Деннис! – крикнул кто-то.
Все повернулись к Деннису, хозяину, который считался самым красноречивым среди них.
– Ладно, ладно. – Деннис поднял свой бокал. – За старую добрую Америку, и за всех ребят, готовящихся разбить Гитлера и его новых друзей, этих грязных японцев. И, – добавил он, – за женщин, которые будут нас ждать.
– Точно, точно.
– Отлично сказано, Деннис.
Все с одобрением подняли бокалы. Они остро осознавали, что Британия была единственным бастионом, удерживающим Германию от опустошения цивилизованного мира. Теперь, когда Америка, затронутая сумасшедшими японцами, наконец вступала в войну, у этих ирландцев появилась возможность бороться за свою родину на земле Европы.
– Песню, Деннис! – крикнул какой-то молодой человек.
– Песню! – отозвались другие. – Давай, Деннис. Не разочаруй нас сегодня.
Деннис Лайнэн слегка покраснел. Это был молодой человек лет тридцати, с красными щеками, мягкими карими глазами и с чувством юмора. Все друзья обожали его ирландский тенор, так что он не мог обидеть их сейчас. Кто-то уселся за фортепиано, которое стояло в гостиной. Деннис кивнул аккомпаниатору и прокашлялся. Воцарилось молчание, и он начал петь.
Молчаливая ностальгия разливалась по комнате по мере того, как его голос ласково выводил лирические стихи. Пение Денниса было, как бальзам на душу для его друзей, попавших в последние тяжелые годы в волну безработицы. Теперь, казалось, будто он напоминал им о далеком доме, за чью свободу они бы действительно дрались, встретившись с врагом.
Когда песня закончилась, в комнате воцарилась напряженная тишина. Радость наполнила сердца присутствующих в то время, как их приемная родина готовилась к войне.
– Прекрасная Америка! – выкрикнул кто-то, правильно почувствовав общее настроение.
Деннис улыбнулся жене и подрастающим сыновьям и снова запел. Его голос был очень хорош, и, казалось, никогда еще слова песни не звучали так прекрасно.
Его глаза блестели особенным светом, он кивком подозвал маленькую девочку, сидящую на другом конце комнаты. Она подошла и села к нему на колени, а он продолжал петь, положив руку ей на плечо, поглаживая ее волнистые рыжие волосы.
Они вдвоем составляли трогательную картину – мужчина в расцвете лет, готовый идти на войну, поющий во славу своей приемной родины, и маленькая девочка, сидящая у него на коленях. Ее ирландская красота, казалось, отражала все чувства, которые Деннис расшевелил своим пением. Она не была его кровью и плотью, это все знали, хотя она так естественно смотрелась вместе с ним.
Девочку звали Элизабет. Она была осиротевшей дочкой его кузена Боба, который так трагически погиб во время пожара вместе со своей женой, и с тех самых пор она жила с Лайнэнами.
Деннис, у которого было два сына, но не было дочки, очень хорошо принял ее, и говорили, что полюбил, как родную дочь. Он везде брал ее с собой, наскребал немного денег, чтобы купить ей подарок и представлял ее всем своим безработным друзьям, когда выходил погулять с ней по городу. Он обращался с ней как с принцессой, на которую она и в самом деле очень походила. В восемь лет у нее уже проглядывала хорошенькая фигурка, а кожа была молочно-белой с веснушками. В ее ярко-рыжих волосах блестели золотые нити, и ее глаза были такие же зеленые, как холмы родной Ирландии. Она очаровывала всех сочетанием ребячливой проказливости и развитой не по годам женственности.