– Ничего, – снисходительно кивнула
Мария Кирилловна, – я тоже ошиблась. Приняла вас за психолога, которого
обещала прислать Олеся. Дурацкая идея. Алле не помочь. Увы, в семье не без
урода. Хорошо, Мстислав Сергеевич не дожил до позора. Когда он упокоился, Алла
была еще ребенком. Так что привело вас сюда? Надеюсь, не факт воровства? Сразу
хочу предупредить, я ничего возмещать не стану. Зовите милицию. Алла взрослая,
с нее и спрос. Мы просто существуем в одной квартире. Да уж! Так по какой
причине вы явились сюда?
Я глубоко вздохнула и изложила ситуацию с
коляской.
Мария Кирилловна кивнула.
– Ужасно, конечно. С другой стороны, ваша
подруга должна быть счастлива, от детей одно горе.
– Вот уж неправда, – возмутилась я.
Мария Кирилловна хмыкнула.
– Своих имеете?
– Двоих, – сообщила я, не упоминая о
степени моего родства с Кирюшкой и Лизаветой.
Пожилая дама поправила идеально уложенные
волосы.
– Ну, может, дай бог, они у вас не
сопьются, с наркоманами не подружатся, воровать не начнут и не станут плодиться
без контроля.
– Лиза с Кириллом растут в нормальной
семье, – перебила я Марию Кирилловну, – у нас все работают и ничем
противозаконным не занимаются, откуда ребятам плохому научиться?
Хозяйка скривилась.
– Милочка, я всю жизнь преподавала в
музыкальной школе, а мой супруг руководил крупным предприятием. В нашем доме
никогда водки не держали и грубых слов не произносили. Дочь наша, покойная
Светлана, выросла воспитанной девушкой, да, на беду, решила родить, без мужа.
Уж как я ее отговаривала, умоляла не совершать глупостей, просила подумать, не
губить себя. Нет, уперлась, сказала нам:
– Убивать человеческое существо грех, не
пойду на аборт.
И что? Скончалась через месяц после родов,
горе-врачи какую-то инфекцию занесли. Мы с мужем поплакали и стали Аллочку
воспитывать, внучку-сиротку. Следовало ее в детский дом сдать и забыть. Может,
там, в государственном учреждении, из нее бы дурь и выбили! Но нет! Мы же
поступили интеллигентно, потащили девочку в зубах. И что вышло? В школе учиться
не хотела, курить начала. Хорошо, хоть Мстислав Сергеевич скончался рано. Он-то
наивно полагал: перерастет девочка, исправится. Даже перед смертью внушал мне:
– Потерпи, Маша, наладится жизнь,
возьмется Аллочка за ум.
Куда там! Кое-как аттестат получила, да и то
лишь потому, что я в школу постоянно ходила. А зря! В институт Алла, конечно,
не поступала и ни дня не работала, знания ей ни к чему. Друзья появились
шумные, водка, гулянка. До того дошло, что я участкового вызвала. Вот с того
дня у нас относительная тишь. Испугал ее милиционер, тюрьмой пригрозил. Алла и
примолкла, стала вещи из своей комнаты продавать, драгоценности, которые ей дед
дарил, много чего хорошего имелось у девочки, лично я ей фигурки отдала,
коллекционный фарфор. Все на водку ушло. До того она меня довела, что я хотела
разъезжаться, бросить квартиру, в которой прожила с мужем, лишиться
воспоминаний…
Мария Кирилловна замолчала, потом мрачно
докончила:
– Только ничего не вышло. Алла согласия
на размен не дала. Так и живу теперь, смерть поджидаю. И знаете, что меня
больше всего пугает? Не физическое исчезновение, а истребление духовного
наследия. Едва упокоюсь в земле, Алла мигом продаст все из квартиры, вместе с
самими апартаментами, и сгинет на улице. Мне девку не жаль, грязь должна уйти к
грязи, но вот книги, которые собирал муж, картины, пианино, принадлежавшее еще
моей бабушке… Вещи нашей семьи, родовая история, распылятся и пропадут.
– Вы ее лечить не пробовали? –
вырвалось у меня.
Мария Кирилловна горько усмехнулась.
– Сколько раз! И лекарства покупала, и в
клинику укладывала. Только врачи в один голос говорят: толк от терапии бывает
лишь тогда, когда сам больной проявляет сознательность, испытывает желание
стать нормальным членом общества. У Аллы подобного настроя нет. Олеся, правда,
не теряет до сих пор надежды, вот, обещала психотерапевта прислать. Все
рассказывала мне, какие чудеса специалист творит, говорила: «Эта женщина
алкоголиков просто преображает».
– Внучка не рассказывала вам, откуда она
детскую коляску взяла? – невежливо перебила я пожилую даму.
Лицо Марии Кирилловны окаменело.
– Мы с Аллой давно не беседуем.
– И вы спокойно смотрите на то, как
пьяная внучка вваливается в квартиру? – возмутилась я. – Не
интересуетесь, где она сшибает рублики?
– Я уже один раз объяснила: она вещи
продает.
– Так в комнате пусто!
– Верно, давно имущество в распыл
пустила.
– И ходит пьяная!
– Каждый день.
– А деньги где берет?
– То мне неведомо.
– Значит, ворует.
– Пусть так.
– Но ее арестуют! Посадят!
– И очень хорошо, – закивала Мария
Кирилловна, – вот вы можете в отделение заявление отнести по факту
украденной коляски. Только рада буду, говорят, за решеткой люди меняются. Не
зря ведь эти учреждения называют исправительными!
– Можно мне подождать, пока Алла
проспится? – попросила я.
Мария Кирилловна сделала брови домиком.
– Нет, конечно. Пьяница способна и до
завтрашнего вечера прохрапеть. Ступайте в милицию и приводите людей в форме.
Вот они скоренько ее в чувство приведут, очень хорошо получится. И вы правду
узнаете, и я от горя избавлюсь. Не знаете, сколько за похищение коляски дают?
Больше десяти лет?
Эгоизм и жестокость Марии Кирилловны изумляли.
Она терпеть не может внучку, которая, правда, своим поведением довела бабушку
почти до могилы. Но я-то не сделала старухе ничего плохого, и вот теперь бывшая
преподавательница музыки, милейшая, интеллигентная старушка, развлекающая себя
по вечерам умелой игрой на пианино, с огромной радостью вопрошает о сроке,
который Алле предстоит получить за кражу коляски. Моя неприятность для бабки
радостное событие, вследствие которого она наконец-то обретет покой в своей
квартире.
В полном негодовании я встала.
– Ступайте, милочка, за
участковым, – подталкивала меня к двери хозяйка, – да поторопитесь, а
то я спать скоро лягу. Страдаю нарушением сна, если разбудить посреди ночи,
промаюсь до утра, глаз не сомкну.
– Мне надо побеседовать с Аллой, – я
все же попыталась добиться своего.