Она задохнулась от желания. Рафаэль сменил позу так, что они оказались на краю постели в таком же положении, как в ту ночь на террасе. Но на этот раз она ощущала его глубоко в себе.
Их тела закружились в танце, старом как мир. Ева обняла Рафаэля, перенеся вес на колени, двигая бедрами, с каждым новым движением пропуская его все глубже и глубже.
И когда их взгляды встретились, в его глазах Ева увидела… Что это было? Она уже утонула в темной пучине его зрачков, когда он отвел глаза и уткнулся носом в ее шею, вдыхая ее запах, упиваясь ее вкусом.
Рафаэль не мог больше сдерживаться. Он заполнил все ее существо, ощутив, как она застыла в его руках, издав стон радости и удивления.
И даже потрясающий финальный аккорд был не сравним с тем наслаждением, которое он испытал, услышав этот стон.
В воздухе повеяло прохладой. Рафаэль почувствовал, что Ева дрожит, и притянул ее ближе к себе.
Они лежали в тишине. Рафаэль ласкал ложбинку на ее груди и думал. Чувство умиротворения ушло, теперь заработал мозг, анализировавший то, что произошло сейчас между ними.
Он считал ее журналисткой, которая хотела сенсации. А сюда привез потому, что не доверял ей, но хотел защитить. И теперь Рафаэль знал, что Ева была невинна в буквальном смысле слова. Он должен был защитить ее, но был настолько эгоистичен в своей похоти, что даже забыл воспользоваться презервативом.
Чувство вины остро пронзило его.
— Ты должна была сказать мне.
Ее рука, ласкающая его волосы, остановилась.
— Сказать что?
— Что ты девственница.
— Разве это что-нибудь изменило бы?
— Ну конечно, конечно!
Этого и боялась Ева. Для Рафаэля произошедшее между ними не больше, чем просто секс.
— Я не сказала потому, что это неважно.
— Я был бы… нежнее. И внимательнее. Прости.
— Я думала, мы договорились больше не извиняться? — Ева издала смешок, больше похожий на всхлип. — Или ты напрашиваешься на комплимент? Ты был великолепен. Это… — Ева не могла найти слов, чтобы описать, на что была похожа ее первая близость с мужчиной.
Она запустила пальцы в его волосы.
— Ты седеешь, — произнесла Ева мягко, выдернув один седой волосок.
— Разумеется. Я стар. Слишком стар для тебя.
— Кто сказал? Твоей маме было столько же лет, сколько мне сейчас, когда она вышла замуж за твоего отца. А он был намного старше тебя. Фиора мне рассказала.
Ева ощутила, как Рафаэль напрягся.
— Вставай! — резко сказал он, откинув одеяло. — Нас ждет церемония.
— Надеюсь, дизайнеры не очень на меня обидятся. Мы ведь оставили платье на площади. Придется сотворить что-нибудь из простыни, — улыбнулась Ева.
Рафаэль надел джинсы и открыл перед Евой двери, за которыми висел целый ряд платьев разных цветов.
— Чьи они? — выдохнула девушка.
— Моей матери. Не думаю, что они ей понадобятся сегодня вечером.
Рафаэль спустился за их вещами, а Ева, обернувшись в простыню, подошла к шкафу, провела рукой по ряду платьев и вспомнила улыбающуюся женщину с фотографии. Как Рафаэль может жить здесь?
Он вернулся, держа сумки в руках.
— Нашла что-нибудь?
— Нет. То есть да. Но их так много… я не знаю, с чего начать.
Ее сердце сжалось, когда Рафаэль начал доставать платья — одно за другим.
— Ничего красного и черного. И серого. Я хочу, чтобы ты оставалась собой. Попробуй начать с этих.
— Они все великолепные. — Ева достала из стопки розовое платье и приложила к себе.
Позади нее Рафаэль доставал из чемодана свой смокинг. Воспользовавшись этим, Ева надела платье.
— Там должны быть еще и туфли.
Ева посмотрела в нижней части шкафа и действительно обнаружила множество туфель. Некоторые в коробках, некоторые нет.
— Почему здесь все осталось так, будто твоя мама просто ушла, оставив все свои вещи?
— Отец не захотел ничего выбрасывать. Кроме того, легче было оставить все в замке, чем перевозить.
— Он, наверное, очень любил твою мать.
— Не совсем. Он любил ее платья. Некоторые модели он придумал сам.
— О, Рафаэль, нет! Это, конечно, шутка? Твой отец любил твою маму!
— Если и так, он никогда не показывал этого. Полагаю, отец не оставлял попыток сделать из нее ту, кем она не являлась.
— А какой она была?
— Милой. Смешной. Всегда смеялась над абсурдным миром моды, что сводило с ума моего отца. Для него мода значила очень много.
— Тогда почему он женился на Изабелле? — спросила Ева, надевая босоножки.
Она услышала позади щелчок камеры и удивленно подскочила:
— Ч-что ты?..
— Когда я вижу что-то красивое, мне хочется сфотографировать это. — Рафаэль сделал несколько снимков и продолжил: — Мама была дочерью итальянского герцога. И очень красивой. До того, как стать его женой, мама была его музой.
Он улегся на постель, откинувшись на подушки, и стал разглядывать Еву.
— Надень вон то, голубое.
Ева сделала, как он просил. Фотоаппарат щелкнул снова.
— Продолжай.
— Сначала мама стала излюбленной жертвой папарацци. Красивая, молодая наследница — жена именитого дизайнера! Но она ненавидела их. Мама была молода и застенчива. Ей совсем не подходила роль, которую ее заставил играть отец.
Ева облачилась в голубое платье и повернулась к нему спиной.
— Что же случилось? — через плечо спросила она.
— Отец ничего не замечал. Для него публичность много значит. А после моего рождения все стало только хуже. Ради меня мама старалась избегать журналистов, а они все чаще преследовали ее. Однажды мама повела меня к дантисту. Когда мы вышли, за нами погнались папарацци. Они кричали, чтобы мы остановились, что надо сделать снимки. Мама вышла на дорогу, чтобы они отстали…
Еве вдруг стало трудно дышать. Бледно-зеленое платье, которое она надела после голубого, упало на пол. Девушка вспомнила слова Фиоры: «Для ребенка увидеть такое…»
— Водитель не смог избежать наезда. Он винил себя, но это была не его вина.
— Нет. И не твоя. И не твоего отца.
— Нет, именно его! Отец должен был понять и защитить маму. Если бы он любил ее, он не позволил бы этому случиться.
Несколько минут оба молчали. Наконец Рафаэль бросил:
— Ладно, хватит об этом. Мы опоздаем. — Он быстро надел смокинг.
— Поможешь мне с молнией?