Последние слова Николаса прозвучали довольно резко, даже
грубо, но он отнюдь не собирался извиняться. Упрямство Сорензы в конце концов
разозлило его.
Доуэлл бросил на нее разъяренный взгляд и увидел, что ее
щеки пылают, а ноздри раздуваются от возмущения. Да как ты смеешь мною
командовать? — говорил весь ее вид.
— Я живу рядом с офисом, — дрожащим от негодования голосом
вымолвила Соренза. — Езжайте прямо, я скажу вам, где свернуть.
— Благодарю, — последовал саркастический ответ.
— Не стоит.
Остаток пути они проехали молча. Когда Соренза попросила
Николаса затормозить у одного из домов, который и был ее жилищем, он бросил
многозначительный взгляд на ступеньки, ведущие к входу, и присвистнул.
— Знаю, в моем теперешнем состоянии мне будет трудно
подниматься, — сказала Соренза, прочитав его мысли. — Но я попрошу Мэри
принести мне завтра костыли, — поспешно добавила она, — и таким образом смогу
передвигаться.
— Передвигаться — понятие растяжимое, — скептически заметил
Николас, открывая дверцу.
Когда он вышел из машины, Соренза вдруг сделала то, чего не
делала уже очень давно, с тех пор как была маленькой девочкой, — показала ему
язык, Может, это и глупо, но он довел ее до белого каления, и она была рада
хоть как-нибудь ему отомстить.
Когда Николас распахнул перед ней дверцу, то вместо того,
чтобы сразу поднять Сорензу на руки, он долгим, изучающим взглядом посмотрел ей
в лицо и вдруг спросил:
— Вы часто ведете себя как в детском саду? Должно быть, у
него на затылке есть глаза.
Соренза чертыхнулась про себя, но, как ни странно, не
покраснела.
— Вы это заслужили, — уверенно произнесла она. — Я пытаюсь
найти хоть какой-то выход из затруднительного положения, в которое попала, и
ваше замечание было совершенно не к месту.
Склонив голову набок, он помолчал, как будто раздумывая над
чем-то.
— Вы правы. Извините.
Соренза удивилась, услышав нотки искреннего раскаяния в его
голосе, и не нашлась, что ответить.
— Я рад, что вы так любезно приняли мои извинения.
Николас уже поднимал ее на руки, когда говорил это, и она
мысленно похвалила себя за то, что заранее достала ключ. Он все еще держал ее,
когда она открывала дверь, а потом внес в просторный вестибюль. В доме было три
этажа, и Николас озадаченно посмотрел на лестницу, ведущую наверх.
— Только не говорите мне, что живете на последнем этаже.
— Нет, я живу в квартире напротив, — сказала Соренза,
довольная тем, что ей удалось его разочаровать.
Он склонил голову и, посмотрев ей в глаза, увидел в них
искорки злорадства. Уголок его рта дрогнул в легкой усмешке, а серо-зеленые
глаза приобрели яркий светящийся оттенок, как тогда, когда она увидела их
впервые.
Николас приблизил к ней свое лицо. Не сделав ни малейшего
движения, чтобы избежать прикосновения его губ, Соренза лишь зачарованно
смотрела на них. Теплые и твердые, они нежно ее поцеловали.
— Я должен внести вас внутрь, — сказал Николас после
нескольких мгновений сладостного забытья. — Сегодня у вас был чертовски трудный
день.
Когда он замер перед выкрашенной в белый цвет дверью,
Соренза сообразила, что у нее в руке все еще зажат ключ от входной двери. Она
позволила ему себя поцеловать! Теперь он, наверное, уверен, что ему все
позволено! Ну нет, черта с два!
С пылающими от смущения щеками Соренза вставила ключ в
замочную скважину и повернула его. Они оказались в маленьком коридоре ее
квартиры. Молодая женщина попыталась освободиться, но Николас не обратил ни
малейшего внимания на ее усилия, даже когда она вежливо попросила отпустить ее.
— Где ваша спальня?
— Что?! — с изумлением спросила Соренза.
Опомнившись от потрясения, она указала на дверь, ведущую из
холла.
— Это там. Но вам, уверяю вас, нет нужды нести меня туда. У
вас ведь назначена встреча, вы можете опоздать. Я и так благодарна вам за
помощь.
— У вас красиво, — с одобрением заметил Николас,
осматриваясь.
У Сорензы не было ни малейшего желания обсуждать интерьер,
несмотря на то, что она потратила месяцы, обставляя и отделывая квартиру так,
как представила ее себе в то утро, когда въехала сюда.
Ее спальня была самой просторной комнатой в доме, с широкими
окнами, которые пропускали много солнечного света. Обои, мебель, покрывало —
все было тщательно подобрано и оформлено в розово-кремовых тонах, что визуально
делало помещение теплее и уютнее. Соренза указала Доуэллу на софу с
разбросанными на ней разноцветными подушками.
— Можете положить меня здесь, — сказала она и низко
наклонила голову, чтобы Николас не подумал, что она напрашивается на еще один
поцелуй.
— Я не собираюсь на вас набрасываться, Соренза, — успокоил
он ее.
Странно, но, когда он бережно опускал ее на софу, у молодой
женщины возникло нелепое ощущение, будто ее от чего-то оторвали. А неожиданные,
как гром среди ясного неба, слова заставили резко поднять голову.
— Знаю, что не собираетесь, — соврала она. — У вас же еще
деловое свидание.
Николас отступил на шаг и скрестил руки на груди.
— У меня должно было быть деловое свидание, — протянул он и,
прищурившись, посмотрел на нее. — Но когда Фрэнк сказал, что у вас перелом, я
его отменил.
— Вы не должны были этого делать, — запротестовала Соренза.
Николас пожал плечами.
— Правильнее было бы сказать, что я его отложил. Вам так
легче?
Он издевался на ней, это было очевидно.
— Но мне...
— Только не говорите «уже лучше». — Он поднял руку с
указательным пальцем, направленным на Сорензу. — Вы больны, не можете ходить, и
самое малое, что я могу для вас сделать, это приготовить вам что-нибудь поесть.
Не отказывайте мне в этом удовольствии. Где у вас кухня?
Это было настоящее безумие. Ее губы все еще хранили ощущение
волшебного поцелуя. Сорензе не терпелось спросить Николаса, зачем он это
сделал. Однако возвращаться к этой теме было как-то неловко, тем более что он,
казалось, совершенно забыл о произошедшем. Если бы не легкое пощипывание на
губах, она бы подумала, что ей все привиделось. Но он целовал ее, вне всяких
сомнений, а этого договор о сотрудничестве не предусматривал. Сорензе казалось,
что ее сердце вот-вот выскочит из груди, но, когда она обратилась к Николасу,
ее голос звучал бесстрастно:
— Я сама могу сделать себе бутерброд. Думаю, этого будет
вполне достаточно.
Какая откровенная ложь! Она ужасно проголодалась и была
удивлена, обнаружив это. Может, переломы повышают аппетит? Или она слишком
перенервничала из-за присутствия Доуэлла?