Именины сердца. Разговоры с русской литературой - читать онлайн книгу. Автор: Захар Прилепин cтр.№ 43

В ноябре 2001-го я сел за роман, первый мой роман. Весной 2002-го закончил и отнес Котомину в «Ad Marginem». Он его отфутболил и правильно сделал. Тогда, если помнишь, гремел «Господин Гексоген» и судили Сорокина, — в общем, контора Иванова-Котомина была на взлете, и я очень к ним хотел. С горя стал переделывать свою книжку, бросил, не умею переделывать. Написал второй роман — просто так, для друзей и для себя — и убрал в стол, чтоб через год достать и понять, умею ли я вообще делать романы. Хотя нет, вру — в себе я был уверен. Постановил, что буду писать вещь за вещью — и в стол. Когда начнут печатать — достану из стола. Так, кстати, и получилось. Фрагменты из первых двух романов вошли в то, что опубликовано. Хорошо сказано в одной журнальной статье: «У настоящего маньяка ничего никогда не пропадает».

— А что там, кстати, с экранизацией «Сажайте, и вырастет»?

— Насчет экранизации не знаю ничего и не интересуюсь, потому что рано или поздно она будет, когда — не имеет значения. Плюс-минус год или три года ничего не решают, а если мои книжечки не выдержат проверки временем, тогда их и экранизировать незачем.

— Кого из своего поколения ты читаешь, кто радовал тебя? Есть Денис Гуцко, Дмитрий Новиков, Михаил Елизаров, Роман Сенчин, Илья Кочергин. Есть побронзовевший (без иронии пишу) Дмитрий Быков. Есть крайне популярный Алексей Иванов. Есть Михаил Тарковский, куда менее известный, но именно эти два имени — Иванов и Тарковский — самые весомые в моем понимании для новой русской литературы. Самые важные. Я даже назову их великими писателями, обоих. А то мы часто стесняемся при жизни так говорить. Вот я не стесняюсь, говорю: Иванов и Тарковский — великие.

Есть еще Сергей Шаргунов, автор пары отличных книг, восхитительных.

Тебя как-то интересует весь этот бурный процесс? Ты отслеживаешь его? Запускаешь порой руки в литературу, чтобы выловить веселую рыбину? Или недосуг?

— Половину авторов, тобою упомянутых, я читал и читаю. Других — нет. Тут такое дело: я принципиально не хочу публично обсуждать чужую работу. Это дело критиков и обозревателей. Рубанов вроде бы невелика птица, а вот скажу я, что писателя имярек не читал или прочел и считаю его работу неудачной, а назавтра он наберет в сети свою фамилию, и наткнется, и минимум полдня будет ходить и переживать. По себе знаю. И ты со мной согласишься. Не стану я людей ранить. Пусть спокойно работают. Когда я давал первое в своей жизни интервью, сказал, что тебя не читал. Извини. Теперь прочел. Конечно, отслеживаю процесс, но скорее как внимательный потребитель, нежели как участник. Я ведь столичный, избалованный. Я ведусь на рекламу, ориентируюсь на статьи в журналах. На Данилкина, Визеля, Князева. Прочел статью, пошел в магазин — нет такого автора; я и забыл. Или наоборот — стоит новинка на всех углах, пиар бешеный, покупаю, половину прочитаю и выбрасываю специально в мусор, чтоб, не дай бог, кто-то еще не взял в руки такое говно. Зато если автор мне симпатичен, я все его книги покупаю, могу и две-три купить и подарить, у меня друзья все время просят «чего-нибудь почитать» — я даю всегда.

Друзей-литераторов у меня нет, я не богемный совсем. Богему и тусовку никогда не любил. Не очень уважаю посиделки, треп этот. Тут, конечно, есть высокомерие, но оно здоровое. Кто хочет писать — он сидит и пишет, ему время дорого. У Полякова есть фраза, цитирую по памяти: «Бывает, пишешь — и тебе страшно, что завтра помрешь и не успеешь доделать до конца». Мой случай.

— В моем понимании второй твоей книжкой не должна была стать «Великая мечта». Она должна была стать третьей, а лучше четвертой. Потому что это очень частый случай, когда вторая книжка весьма напоминает черновики первой. Когда все, что осталось за кадром первого романа, идет на разводку пламени для нового текста.

«Великая мечта» хуже, чем «Сажайте, и вырастет». Не потому что это плохая книжка. Она хорошая. Быть может, даже очень хорошая. Я прочел ее быстро, легко, с удовольствием (хотя «страшных мечей» там больше). Но только она сделана в той же тональности, что и «Сажайте… » — а этот твой роман, первый, он задал такую планку, до которой допрыгнуть очень сложно. Невозможно. Кроме шуток: в каком-то смысле это идеальная книга, твой первый роман. Там нет ничего лишнего, там все герои выписаны с абсолютной достоверностью, там все сюжетные линии точны, как таблица умножения, там все стройно, как будто книгу делал абсолютный мастер, психолог, умница — а не дебютант. И для того, чтобы вторая книга создала полноценный, объемный образ настоящего писателя, она должна была быть — другой. Совсем другой. Не про Андрея Рубанова до тюрьмы и после тюрьмы. А про какого-нибудь иного персонажа. Ну, мне так кажется. Можешь сказать мне сейчас, что тебя вообще не волнует, что мне тут кажется.

Я просто разговариваю. Быть может, опять чуть-чуть провоцирую тебя. Когда я читал «Великую мечту», мне часто казалось, что она вообще написана до романа «Сажайте, и вырастет». До него. Более молодым человеком. Менее опытным. Нет? А потом еще эта ситуация с фильмом (и книгой) «Живой» — когда человек разговаривает с погибшими, и они преследуют его, мешают ему жить, подсказывают, пытаются помочь, но только мешают. Как у тебя почти. Я, конечно, понимаю, что и авторы «Живого» эту тему своровали у иных предшественников, и ты сам про этого «Живого» и знать не знал, пока «Великую мечту» писал, — но все равно обидно, да?

Я вот еще подумал Быть может, зря тебе дал совет о другом персонаже. Мне вдруг показалось, что ты писатель, скажем так, нелитературный. Что ты не очень хочешь иметь дело с литературой — как с обителью вымысла. Тебе это тонко удалось сделать (или изобразить, что ты это сделал, — так, чтоб тебе верили безмерно) в романе «Сажайте, и вырастет», а вот во втором романе уже появилась «литература», которая иногда вроде как обуза для тебя. Или опять я путаю? Ты вообще не хочешь написать сюжетный роман? Без Рубанова в числе героев?

— Ты прав, конечно. Но прав с точки зрения взыскательного читателя, профи. С этой точки зрения после успеха «Сажайте…» я обязан был запереться на три года с целью создать нечто сверхмощное. Но есть и другая точка зрения — моя, не как сочинителя, а как живого человека. Второй роман… Как тебе сказать. Он — такой — понадобился лично мне. И он, честно, мне дороже, чем первый. Потому что второй. Потому что я знаю про «синдром второго романа». Сказанное тобою я полгода назад адресовал Лимонову. Почти слово в слово. «Дневник неудачника», — сказал я ему, выглядит как компиляция фрагментов, не вошедших в «Эдичку». Зачем вы сделали такую странную книгу? Эдуард Вениаминович ответил: «Как написалась, так и написалась». В «Сажайте…» я больше думал о читателе, чем о себе. В «Мечте» — наоборот. Я писал «Мечту», чтоб разобраться с самим собой. Я хотел не вторую вещь сделать, а другую. Легче, быстрее и проще. Да, у меня есть обязательства перед цехом: сделать книгу на порядок сильнее, чем «Сажайте». Я успею это сделать, попробую. Время у меня есть.

Про фильм «Живой» я ждал вопроса. Я дописывал «Мечту», а тут вышел «Живой». Ну и что? Идеи носятся в воздухе. До «Живого» были голливудские «Привидение» и «Всегда», был «Мертвец» Джармуша, а до них — «Черный человек» Есенина, я специально вставил оттуда цитату. История с призраком — классический сюжет, вечный.