– Диктуйте адрес.
– Новопеределкино, – донеслось в
ответ.
Я так и села! Ничего себе, да мне не добраться
до богом забытого района к полуночи.
– Ох и не фига себе! – внезапно
завопил Сережка. – Откуда в коробочке столько денег?
– Это на хозяйство! – крикнула я,
влезая в сапоги.
Честно говоря, черная замша выглядела не
лучшим образом. Тонкую ткань покрывали белесые пятна. Да уж, подобная обувь
просто не приспособлена для долгих походов по слякотным московским улицам, но
других сапог у меня нет. Может, взять денег и купить новые? Хотя и эти еще пока
поносить можно, вполне целые, только с виду страшные, лучше, наверное,
приобрести Кирюшке качественные джинсы, старые уже совсем обтрепанные…
Сережка молча смотрел на мои мучения с
«молнией», потом спросил строго:
– Лампа, где взяла баксы?
– Заработала.
– Где?
Я со стоном выпрямилась и поинтересовалась:
– Какая разница?
– Большая.
– Мне вернули долг.
– А куда сейчас собираешься?
– По делам, – уклончиво сообщила я,
застегивая пальто.
– Надо же, – хмыкнула пришедшая
Юля, – получили вторую маменьку, тоже хитрит и что-то скрывает! Надеюсь,
Лампа не вляпается в неприятности, как Катя.
– Когда вернешься? – не успокаивался
парень.
Я прикинула в уме путь туда-назад и ответила:
– Наверное, около полуночи, но не
волнуйтесь, если позже.
– Ладно, – пробормотал Сережка и
потянулся за курткой.
– А ты куда? – насторожилась я.
– Знаешь, Лампадель, не могу же я дать
погибнуть человеку, столь изумительно готовящему свинину. Так и быть, поработаю
у тебя шофером.
– Не надо, – испугалась я, –
иду на свидание с мужчиной!
– Хоть с китайским императором, –
хмыкнул Сережка, застегивая куртку, – не боись, свечку держать не стану,
внизу посижу, в «Форде», милуйся со своим мужиком сколько душе угодно.
– Это деловая встреча…
– Лампадель, ты катастрофически
нелогична, – бубнил Сережка. – Сначала уверяешь, будто свиданка,
потом, что дела… От такого несоответствия в моей голове роятся гадкие
подозрения, а желание не отпускать тебя далеко без поводка только крепнет.
Он вытолкнул меня за дверь. Во дворе «шофер»
принялся обхлопывать карманы, потом горестно вздохнул и заорал:
– Юлька, сбрось ключики!
Из форточки вылетела связка и брякнулась около
капота.
– А что, Катя часто попадает в
неприятности? – спросила я, когда Сережка, притормозив у светофора,
принялся раскуривать сигарету.
– Ага, – ответил любящий сын, –
прямо из дома выпустить нельзя. Просто чучело, а не мать. У других, поглядишь,
родительницы как люди – сто кило весом, сидят дома, щи варят. А наша, – он
махнул рукой, – мрак.
– Она ведь хирургом работает? Аппендицит,
грыжа, да?
– Нет, щитовидную железу оперирует,
ювелирная работа, не всякий мужчина такую выполнит, между прочим, имеет высшую
категорию, к ней больные в очередь толпятся, только… – И он захохотал, выпуская
клубы.
Я вдохнула густой дым и отчего-то не
закашлялась, как всегда. Наоборот, запах табака напомнил о папе, сидящем в
кресле с толстой книжкой. Вот он откладывает большой том и, попыхивая
сигареткой, ласково осведомляется у меня: «Почему грустный, Рыжик, опять двоек
нахватал?»
Отогнав непрошеные воспоминания, я
поинтересовалась:
– Только что?
– Прихожу как-то к ней в отделение, она
заведующая, да неудачно, как раз время обхода. Все несутся по коридору, а мать
впереди в голубой пижамке, маленькая, с виду ей тридцати не дашь. Ну, влетает
эскадрон с шашками наголо в палату, а там новый больной, только поступил и с
ведущим хирургом еще незнаком… Свита докладывает: мол, Иванов Иван Иванович,
готовим к операции, анализы, УЗИ…
Мамулек головой кивает и уже мысленно
скальпель точит… Вдруг больной начинает возмущаться. Мол, что за дела, ложился
к светиле, кандидату медицинских наук Романовой, а вы меня какой-то девчонке
под нож суете… Да ей сколько лет? Да она институт закончила? Врачи
пересмеиваются, сестры глазки потупили, а Семен Петрович, другой хирург, важный
такой, толстый, в очках, просто картинный профессор, вальяжно сообщает:
«А это, батенька, и есть Романова!»
За сим следует немая сцена. И главное, что
подобная ситуация повторялась не раз. Ее кое-кто из больных за «судном»
посылал. И ничего, сбегает, принесет, а когда шоколадку протягивают, возьмет и мило
так прочирикает: «Спасибо». Никакой солидности, все бегом, вприпрыжку, а уж в
быту…
– Она плохо готовит?
– Не знаю, – ухмыльнулся
Сережка, – ее никогда нет.
– Целыми днями на работе?
– Говорю же, ненормальная, – хмыкнул
парень, – ей всех жаль. Сколько она народу домой тащит! То старуху
родственники забирать не хотят – пожалуйста, у нас живет, то бомжиху
приволокла, та в подъезде спала, то родственнички наедут. Это сейчас ноябрь,
холодно, вот все по своим городам и сидят, а лишь весной запахнет, великое
переселение народов начинается: бабушки, тетушки, дядюшки, племяннички и
племянницы, седьмая вода на киселе… Четыре раза замуж выходила и ухитрилась ни
с кем не поругаться. Наши папеньки с их новыми женами, их детки – дорогие
гости… Знаешь, откуда у нас столько животных?
– Откуда?
– Вторая жена третьего мужа маменьки
держит собачий питомник, на продажу мопсов выращивает. Мулю и Аду выбраковали
как некондиционный товар, на таком деньги не сделаешь. У первой прикус не
удался, у второй задница не так подвешена. Словом, их хотели усыпить. А тут
маменька в гостях случилась, да еще с Кирюхой. Вот и забрали, месяц
выкармливали. Кошки – с помойки!
– И белый Клаус! – ахнула я. –
Роскошный перс!
– Это он сейчас роскошный, –
хихикнул Сережка, – после пяти курсов витаминов и усиленного питания. А
когда его Юлька в мусорном бачке нашла, больше на облезлую мышь походил.
Семирамида вообще, думали, подохнет. Прикинь, она картофельную кожуру жрала!
Зато сейчас морду от говядины воротит, подавай телятинку!
– А Рейчел?
Сергей приумолк и принялся с преувеличенным
вниманием вглядываться в даль.