— Фэйли моя! — прорычал Перрин. Вино пролилось ему на запястье, и он с удивлением понял, что сплющил в кулаке кубок. Искореженный кусок серебра Перрин осторожно положил на стол, рядом с кувшином, но со своим голосом ничего поделать не мог. — Никто не отберет ее у меня. Никто! Попробуйте забрать ее в свой лагерь или куда угодно, и я явлюсь за ней.
— Со мной девять тысяч человек, — промолвил Башир на удивление мягким тоном.
— И что, их трудней убивать, чем троллоков? Попробуйте забрать ее, и мы выясним. — Перрина била дрожь, а кулаки он сжал так, что они заболели. Он и припомнить не мог, когда ему случалось впасть в такой гнев.
Башир оглядел его с головы до пят и покачал головой:
— Пожалуй, убив тебя, я совершил бы позорную ошибку. Наш Дом нуждается в притоке свежей крови. Еще мой дед говорил, что мы становимся все мягче, и он был прав. Я, хоть и стыдно в этом признаться, и вполовину не таков, как он. А уж Заринэ, она совсем мягкая. Не слабая, заметь… — Он помолчал и кивнул, видимо, поняв, что Перрин не собирается утверждать, будто Фэйли слабая. — Но все равно слишком мягкая.
Услышанное настолько потрясло Перрина, что он даже не заметил, как уселся в кресло. Уж не спятил ли этот человек, с его перепадами настроения? И надо же такое сказать, Фэйли слишком мягкая! Конечно, она умеет быть восхитительно мягкой, но вовсе не в том смысле, какой имел в виду ее отец.
Башир поднял со стола искореженный кубок, внимательно осмотрел его, положил на место и уселся сам.
— Ладно. Прежде чем Заринэ отправилась к матери, она немало порассказала мне о лорде Перрине Двуреченском, грозе троллоков. Это неплохо. Мне по нраву люди, не отступающие перед троллоками. Но я хочу узнать о тебе побольше.
Перрин пожалел, что не захватил с собой от Ранда дынного пуншу. В горле пересохло, и он даже не помнил, успел ли отпить вина из своего кубка. Как ни хотелось ему произвести хорошее впечатление, но начинать приходилось с правды.
— Дело в том, что на самом деле я никакой не лорд. Я кузнец. Просто так вышло — когда нагрянули троллоки… — Он осекся, увидев, что Башир так смеется, что ему приходится утирать слезы.
— Парень, Творец никогда не создавал Домов. Некоторые об этом забыли, но покопайся в любой родословной — и непременно доберешься до простолюдина, который не струсил и в трудную минуту, когда все бегали и гоготали, как ощипанные гуси, взял ответственность на себя. И заметь, многие забывают и о другом: путь вниз может оказаться столь же скорым и неожиданным. В Тайре у меня есть две горничные: они были бы леди, не сваляй их предки дурака лет двести назад. А один сидонский дровосек уверяет, будто он потомок древних королей, правивших еще до Артура Ястребиное Крыло. Может, и не врет, дровосек-то хороший. Дорог вниз столько же, сколько и наверх, причем все они скользкие и крутые. — Башир фыркнул, так что у него зашевелились усы. — Глупец стонет, когда судьба сталкивает его вниз, но дважды глупец тот, кто стонет, ежели судьба его возносит. Я хочу знать, не кем ты был и даже не кем ты стал, — для меня важно, что у тебя внутри. Положим, моя жена не сдерет с Заринэ шкуру, а я, так и быть, оставлю тебя в живых — что дальше? Знаешь ли ты, как следует обращаться с женой?
Памятуя о необходимости производить хорошее впечатление, Перрин не стал говорить, что предпочел бы снова стать кузнецом.
— Я обращаюсь с Фэйли, как умею, — промолвил он, взвешивая каждое слово. Башир снова хмыкнул:
— Как умеет, а?.. Тебе стоит научиться этому как следует, парень, а не то… Надеюсь, ты меня понял. Жена не солдат, чтобы бегать туда-сюда по приказу. К ней можно применять разве что половину той строгости, какая тебе кажется необходимой. Иначе будет плохо. Ты ведь не хочешь, чтобы Заринэ было плохо? Надеюсь, мы друг друга поняли. — Неожиданно улыбка Башира стала чуть ли не смущенной, а голос зазвучал почти по-дружески. — Вообще-то из тебя может получиться неплохой зять, Айбара, но если ты сделаешь ее несчастной…
— Пальцы его снова коснулись рукояти меча.
— Постараюсь, чтобы она была счастлива, — серьезно ответил Перрин. — Обидеть ее — последнее, чего бы я мог захотеть.
— Вот и прекрасно. Потому как это последнее, что тебе удалось бы сделать в этой жизни. — Башир попрежнему ухмылялся, но у Перрина не было оснований сомневаться в серьезности его слов. — А сейчас, пожалуй, самое время отвести тебя к Дейре. Пойдем ка туда, покуда они друг дружку не поубивали. Они малость увлекаются, когда спорят, а Заринэ уже слишком большая, чтобы ее так запросто можно было отшлепать. — Башир поставил кубок на стол и, уже направляясь к двери, произнес: — Одно, парень, я советую тебе иметь в виду. Если женщина говорит, будто чему-то верит, это далеко не обязательно правда. То есть она-то говорит правду, потому как действительно верит, но то, во что верит женщина, еще далеко не истина. Учти это.
— Непременно, — пообещал Перрин. Кажется, он понял, что имел в виду Башир. Фэйли порой обращалась с истиной весьма вольно. Не в том, что было действительно важным или казалось таковым ей, но… Если она давала обещание, исполнять которое ей не хотелось, то всегда ухитрялась оставить какую-нибудь лазейку, позволявшую поступить по-своему, формально не нарушив слова. Чего он не мог взять в толк, так это того, какое отношение имели слова Башира к матери Фэйли.
Идти пришлось далеко, по длинным коридорам и вверх по высоким лестницам. Салдэйцы во дворце встречались не часто, зато айильцы, прежде всего Девы, чуть ли не на каждом углу. То и дело попадались одетые в красно-белые ливреи слуги — они кланялись или приседали, — а также женщины и мужчины в белом, вроде тех, что увели лошадей. Эти сновали с подносами или ворохами белья, потупя очи и, кажется, не замечая никого вокруг. Неожиданно Перрин заметил, что у многих из них на голове такие же красные повязки, как и у некоторых айильцев. Должно быть, они тоже айильцы. Но он обратил внимание и на другое — такие повязки носили и мужчины и женщины из числа одетых в белое, тогда как среди айильцев в обычных нарядах — только мужчины. Ни одной -Девы в такой повязке он не углядел. Гаул рассказывал ему кое-что об айильцах, но ни о каких повязках даже не упоминал.
Как только Перрин с Баширом вошли в комнату, устланную узорчатым красно-зелено— золотым ковром, на котором стояли инкрустированные костью кресла и маленькие столики, чуткий слух Перрина мигом уловил доносившиеся из-за двери, из внутренних покоев, женские голоса. Слов он не разобрал, понял только, что один из голосов принадлежит Фэйли. Неожиданно донесся шлепок и почти сразу же за ним другой. Перрин поежился. С одной стороны, нужно быть последним болв'аном, чтобы встрять между женой и тещей, когда они ссорятся, — обычно такому дураку достается от обеих. Однако, хоть он и не сомневался в способности Фэйли постоять за себя, ему доводилось видеть, как женщины сильные и решительные, сами имевшие детей, а то и внуков, перед своими матерями робели, словно девчонки.
Расправив плечи, он шагнул к дверям, но Башир опередил его и неспешно, словно времени у него немерено, постучался костяшками пальцев. Ну конечно, он-то ведь ничего не слышал и небось не знает, что они там сцепились, словно кошки в мешке. Мокрые кошки.