Эгвейн пришлось примерить восемь платьев, прежде чем удалось подобрать более или менее подходящее. Правда, оно немного жало в груди, зато — к счастью! — оказалось свободным в бедрах. Пока служанка подносила платья, а Эгвейн их примеряла, Айз Седай по очереди выбегали переодеться, а остававшиеся наставляли девушку, как и что следует говорить и делать.
И заставляли без конца повторять одно и то же. Хранительницы Мудрости, наоборот, считали достаточным объяснить что-то один раз — и горе было ученице, не усвоившей услышанного. А эти, знай, талдычили те же самые слова
— не будь они Айз Седай, Эгвейн решила бы, что они нервничают. Поначалу она думала, что допускает какую-то ошибку, и даже принялась говорить с нажимом, выделяя отдельные слова, но ее тут же обрезали.
— Говори как велено, — ледяным голосом заявила Карлиния, а Мирелле столь же холодно добавила:
— Ты не вправе допустить ни одной обмолвки, дитя. Ни единой!
Они заставили ее повторить все с начала до конца еще пять раз; Эгвейн пыталась было воспротивиться, она ведь давным-давно выучила все наизусть, но ей показалось, что ежели Морврин и не влепит ей оплеуху, то лишь потому, что ее опередят Беонин или Карлиния. Но и взгляды, что они бросали из-под сдвинутых бровей, были под стать шлепкам. Шириам смотрела на Эгвейн так, словно та вновь превратилась в непонятливую послушницу. Эгвейн вздохнула и начала все заново:
— Я вхожу туда с тремя сопровождающими…
Молчаливая процессия двигалась по освещенным луной улицам, почти не привлекая внимания редких прохожих. Шесть Айз Седай, ведущие куда-то одну-единственную Принятую, может, и не совсем обычное зрелище, но и не столь удивительное, чтобы сделаться предметом толков. Уже почти все окна погасли, и над городком повисла тишина, в которой были отчетливо слышны звуки шагов. Эгвейн непроизвольно нащупала вновь надетое на левую руку кольцо Великого Змея. Колени ее дрожали. Отправляясь в Салидар, она готовила себя к чему угодно, но такое в ее понятие о «чем угодно» никак не входило.
Остановились они перед трехэтажным каменным зданием, похожим на постоялый двор. Карлиния, Беонин и Анайя должны были остаться здесь, у входа, и, хотя не роптали, восторга по этому поводу явно не испытывали. Во всяком случае, Беонин и Карлиния — они без нужды разглаживали юбки и старались не смотреть на Эгвейн.
Анайя ободряюще погладила Эгвейн по волосам:
— Все будет в порядке, дитя. Ты схватываешь все на лету.
Под мышкой Айз Седай держала узелок — платье, которое предстояло надеть Эгвейн, когда все закончится.
В каменном здании зазвенел гонг — раз, другой, третий… Эгвейн чуть не подпрыгнула. Наступила минутная тишина, затем из дома вновь донесся бронзовый зов. Мирелле машинально разгладила платье. Снова последовала тишина, а затем еще три удара.
Шириам открыла дверь и ступила вперед. Эгвейн шла за ней, Морврин и Мирелле позади. Не иначе как стерегут, чтоб не сбежала, подумалось девушке.
Окна не светились, но в просторной, с высоким потолком комнате вовсе не было темно; повсюду были расставлены лампы и подсвечники с зажженными свечами — на каминных полках, на лестнице, на перилах, — но весь свет оставался внутри помещения, ибо оконные проемы наглухо завесили одеялами.
Вдоль двух противоположных стен комнаты стояло девять сгруппированных тройками кресел. Их занимали члены Совета; Восседающие от всех шести представленных в Салидаре Айя были облачены в платья и шали своих цветов. Завидя Эгвейн, они лишь повернулись в ее сторону — на их строгих лицах ничего не отразилось.
А в дальнем конце комнаты, на невысоком помосте стояло выкрашенное в темно— желтый цвет, что, видимо, должно было означать позолоту, массивное кресло с резными ножками и подлокотниками. На сиденье этого кресла лежал семицветный палантин Амерлин. Эгвейн казалось, что от этого кресла ее отделяют несчетные мили.
— Кто дерзает предстать перед Советом Башни? — звонко и отчетливо вопросила Романда. Она сидела рядом с золотисто-желтым креслом, напротив трех Голубых сестер.
Шириам плавно шагнула в сторону, и Эгвейн оказалась на виду у всех Восседающих.
— Явившаяся покорно, во имя Света, — ответствовала Эгвейн, ожидая, что в следующий миг это заседание превратится в судилище над ней. Хотя в таком случае они прежде всего отгородили бы ее щитом от Истинного Источника и…
— Кто дерзает предстать перед Советом Башни? — вновь прозвучал вопрос Романды.
— Явившаяся смиренно, во имя Света. Неужто они и вправду решили?..
— Кто дерзает предстать перед Советом Башни?
— Явившаяся по призыву Совета, во имя Света, готовая со смирением и покорностью принять волю Совета Башни.
Среди Серых рядом с Романдой сидела смуглая, стройная женщина по имени Квамеза. Как младшей из Восседающих, ей подобало задать ритуальный вопрос, восходящий к эпохе Разлома Мира.
— Есть ли здесь кто-либо кроме женщин? Откинув шаль на спинку кресла, поднялась Романда. Старшая из присутствующих, она должна была отвечать первой. Расстегнув платье и спустив с плеч сорочку, она обнажилась до талии:
— Я женщина.
Аккуратно положив шаль на кресло, обнажилась и Квамеза:
— Я женщина.
Так же по очереди поступили и все остальные в комнате. Эгвейн пришлось повозиться с узким лифом чужого платья и даже прибегнуть к помощи Мирелле, чтобы расстегнуть пуговицы, но в конце концов обнажила грудь и она, как и ее сопровождающие:
— Я женщина.
Квамеза неторопливо обошла комнату, останавливаясь перед каждой и изучая ее пристальным, чуть ли не оскорбительным взглядом, после чего вернулась к своему креслу и объявила:
— Здесь присутствуют только женщины. Айз Седай сели и принялись застегивать платья. По правде сказать, они не спешили, хотя особо и не медлили. Эгвейн не последовала их примеру, ибо знала, что до определенного момента ее грудь должна оставаться обнаженной. Хорошо, что ныне не принято следовать древним правилам, согласно которым на подобных церемониях следовало присутствовать «облаченными в Свет», иными словами — в чем мать родила. А что бы они сказали об айильской палатке-парильне или шайнарской бане? Но размышлять о таких вещах было некогда.
— Кто поручится за эту женщину? — спросила Романда. Она сидела выпрямившись и по— королевски величественно; ее пышная грудь оставалась обнаженной. — Кто поручится сердцем за ее сердце, душою за ее душу, жизнью за ее жизнь?
— Я! — решительно промолвила Шириам, а следом за ней Мирелле и Морврин.
— Выйди вперед, Эгвейн ал'Вир, — приказала Романда.
Сделав три шага вперед, девушка преклонила колени; она казалась себе оцепеневшей.
— Почему ты здесь, Эгвейн ал'Вир? Эгвейн почти не слышала и не понимала вопросов, но выученные ответы сами слетали с ее языка.
— По призыву Совета Башни.