Я наклонилась к нему.
– У нас здесь редко бывают богатые купцы или лорды, если ты промышляешь картами, парень. Учти это.
Его губы едва шевельнулись.
– Учту, – сказал он.
Кивнув, я вернулась к очагу. В конце концов, он платил мне за комнату наверху, а не за ненужные советы.
Постояльцы разбрелись по своим комнатам, завсегдатаи – по домам. Служанка, убрав посуду и вымыв пол, давно спала в своей каморке. Я сидела у очага, довязывая безрукавку. Но дело не шло. Путались петли, путались мысли. Отбросив вязанье, я подошла к окну. Прижалась лбом к холодному стеклу, вглядываясь в темноту, откуда, как бабочки на свет, летели снежинки. Было тихо, так тихо, что можно было услышать слабую песню ветра за стенами: он обегал корчму, шуршал по обледенелым бревнам сухой крупкой – и летел дальше, сдувая снег с черных скал Сунгана. Я не находила себе места. В такую ночь чудилось: явись кто из темноты, позови, помани – пойду, не оглядываясь, не задумываясь…
– Не спится, хозяйка?
Вскрикнув от неожиданности, я оглянулась. Этот дьявол, черный дьявол! Он по-прежнему сидел в своем углу, сливаясь с темнотой; при свете гаснущего камина можно было различить лишь блеск его глаз. Я вздохнула, успокаивая испуганное сердце. Подошла к нему.
– И тебе не спится, солдат?
Сейчас он держал руки на столе – жилистые сильные руки. Между сдвинутыми ладонями покоилась колода карт. Не та, потрепанная, вечерняя, – ночная. Черно-лаковая, с пылающей розой на «рубашке». Такая же роза, по слухам, была вытатуирована на плече каждого Картежника. Кому-то, может, и казалось смешным прозвище солдат Сагвера, или что двести здоровых мужиков выкололи на своих мускулистых руках нежный цветок… Кому-то – но не мне.
Поэтому я сказала:
– Если хочешь задержаться в наших краях, сними свою форму, парень. Люди Сагвера оставили после себя недобрую славу.
Он едва поднял темные веки.
– Даже после того, как они полегли на перевале?
– Даже после этого.
Я ждала, что он разозлится, вступится за своих приятелей, но парень вел себя как чурбан – молчал и не двигался. Лицо словно вырезано из темного дерева, слабый свет углублял впадины щек и глазниц. Помстилось на миг – присел у моего очага один из тех, с перевала…
Но солдат зашевелился, длинные пальцы сдвинули верхнюю половину колоды.
– Сегодня особая ночь, хозяйка, – сказал глуховато. – Не хочешь узнать свою судьбу?
Цветок был как живой. Я глядела на него насторожено.
– Что еще за ночь?
– Ночь неуспокоенных.
– Неуспокоенных?
– Непрошеных воспоминаний и кошмарных снов. Ночь призраков и оборотней. Ты тоже это чувствуешь?
Я невольно оглянулась на дверь, запертую на надежный засов.
– Не беспокойся, – сказал южанин, – я наложил заклятье.
– Слышала, – начала я, – в твоем отряде все были колдуны?
– О нет, – сказал он равнодушно. – Если бы так…
– Еще я слышала, вы перед боем раскидывали карты – и верили предсказанию?
– Ты многое слышала, хозяйка. Я пожала плечами.
– У меня же есть уши! Путники много о чем треплются за кружкой пива.
– Ты любопытна, хозяйка? Так узнай свою судьбу.
Я посмотрела на его твердые пальцы, легшие на лаковые карты. Тяжелое золотое кольцо с иноземным камнем, казалось, следило за мной зорким красным глазом.
– А сам-то ты на себя гадаешь?
– Мне уже все равно.
Я дотянулась до колоды, решительно разбросав карты, – солдат отдернул руку, будто испугавшись моего мимолетного прикосновения.
– Ну а мне не все равно, парень! Я слишком устала бояться, ждать, и загадывать. Нет. Не хочу.
Принесла две кружки пива. Солдат взглянул на них, и губы его тронула слабая усмешка.
– За счет Гвенды?
– Можно и так, – согласилась я. – Поговорим, коль нам обоим не спится.
– Я не слишком разговорчив, хозяйка.
– А я, как ты понял, любопытна и буду задавать вопросы. Хоть на часть ты да ответишь!
Солдат серьезно подумал. Кивнул.
– Разве что на часть.
– Как тебя зовут? Молчание.
– Ингри.
Теперь помедлила я. Это имя было слишком странным, слишком… юным для его неподвижного лица, холодных отсутствующих глаз, глухого равнодушного голоса…
– Ты с юга?
– Да.
– Зачем в Сунгане?
Он начал складывать карты.
– Повидаться.
– С кем?
– Со старыми друзьями.
Его пальцы задержались на одной карте. Ингри быстро перевернул ее и, едва взглянув, положил в колоду. Я смотрела с любопытством.
– Ты же говорил…
– Это не моя карта! – перебил он. Собрал колоду и посмотрел на меня – едва ли не первый раз за весь разговор.
– Ты хозяйка корчмы?
– Ты видел вывеску.
– Где твой муж?
– Умер.
– У нас на юге женщины не держат трактиры.
– Конечно, – согласилась я, – они лучше сдохнут с голоду!
– Ты умирала с голоду?
– Это было давно, – нехотя ответила я. Солдат явно пытался перевести разговор на меня. – Расскажи о своем отряде, Ингри.
– Что ты хочешь знать?
– Все.
Он угрюмо смотрел перед собой.
– Всего не знаю даже я.
Я глядела на него нетерпеливо: завтра он может уйти, а я так и ничего не услышу.
– Расскажи о своем командире.
– Сагвер был молод, – сказал Ингри не сразу. – Слишком молод и горяч, чтобы командовать людьми. Но война не делает скидок на возраст.
Скидок… Я тоже была слишком молода, когда жирный старик Самур взял меня в свою постель. Но у него была корчма. Еда.
Ингри следил за мной сквозь ресницы.
– Вот это я и называю ночью неуспокоенных. Ты разбудила мои кошмары. Я – твои.
Я сердито тряхнула головой.
– Служба в Отряде Судьбы была для тебя кошмаром?
– Ты упряма, – заметил он отчужденно. – Нет. Мы были счастливы, мы до смешного были счастливы воевать в этом отряде – и ветераны и юнцы. Мы были ОСОБЫМИ. А если за эту особость приходилось платить жизнями чаще других – так на то и Отряд Судьбы…
Он встал – так резко, что сдвинул тяжелый стол.
– Покойной ночи, хозяйка!
Он не был высоким – худощавый, гибкий, в ладно облегающей черной форме Картежников. Дошел до лестницы, положил руку на перила и остановился. Спросил, не оборачиваясь: