– Я твердо придерживаюсь точки зрения: если вдруг происходит что-либо неподобающее для детских глаз, это надо немедленно прекращать, но поскольку я весьма горжусь своей духовной природой, мне нечего стыдиться, – заявила миссис Гумберт, с несоразмерным усилием проглатывая остатки сэндвича, нашпигованного паштетом из лосося.
– Совершенно верно, – согласилась Эвелин, убирая тарелки из-под сэндвичей и чайные приборы.
– Правильно, – подтвердила Ина, сворачивая белую скатерть и расстилая вместо нее вышитую, праздничную.
– Может быть, задернем занавески? Не хотелось бы, чтобы за нами подсматривали. Вы не возражаете, если мальчик тоже останется?
Одна из приглашенных прихожанок бросилась задергивать занавески. Кэсси не сразу поняла, что миссис Гумберт обращается непосредственно к ней.
– Да нет, – ответила Кэсси.
Фрэнк посмотрел на мать. Теперь ему по всем признакам было ясно, что ей трудно сосредоточиться.
– В этом нет ничего противоестественного, – заверила миссис Гумберт, раскинув по столу руки, усеянные старческими веснушками. – Ну что ж, приступим.
Взгляд ее больших глаз остановился на Кэсси, и та поняла, что нужно пододвинуть стулья для себя и Фрэнка. Ина накрыла настольную лампу шелковой косынкой, выключила верхний свет и тоже устроилась за столом. Фрэнк посмотрел на мать. Она приложила к губам палец.
Все взялись за руки, и миссис Гумберт без лишних церемоний приступила к делу. Она закрыла глаза и неудобно откинула голову набок, так что стали видны складки жира на затылке. Фрэнк не мог оторвать от нее взгляда.
Воцарилась полная тишина, все, затаив дыхание, ждали. Фрэнк почувствовал сзади чье-то дыхание. Затем раздался звук, как будто из самой тишины родился не то тихий стон, не то вздох. Звук издала миссис Гумберт. Ее голова медленно вращалась, склонилась на другой бок. Снова вздох. Закрытые веки миссис Гумберт подрагивали. Сквозь узкие щелки видны были белки глаз.
Миссис Гумберт «проснулась» и обвела всех присутствующих осуждающим взглядом:
– Кто-то мне мешает. Кто это?
Никто не признавался. Фрэнк украдкой бросил беспокойный взгляд на Кэсси.
– Давайте вспомним семь заповедей нашей веры и попробуем снова. Прошу вас, давайте постараемся.
Миссис Гумберт снова закинула голову. Из ее утробы опять изошел слабый стон, и Фрэнку стало не по себе – он вспомнил звуки, которые издавала тетя Юна, когда у нее начались схватки. Стон перешел в шипение, словно долго и медленно выпускали газ. Миссис Гумберт неспешно подняла голову и открыла глаза, она как будто искала что-то прямо у себя над ухом.
– Возлюбленные, о да, к ней, добро пожаловать, нет, нет, не вы, дорогая, мы же говорили об этом раньше, ведь так, вы же, нет, мы все понимаем, мы среди друзей, но вам нужно дождаться своей очереди, и тогда по праву, дождитесь очереди, там дорогой, нет, миленькая, нет, когда пробьет час, ах вот – как вас зовут, возлюбленный, Берт? Нет, Берта, да? Берта? Вы к нам явились? Участницы сеанса дрожали от предвкушения. Ина и Эвелин напряглись.
– Ты ушла совсем недавно, знаю, Берта, знаю, любовь моя, тебе там все внове, и это так… нет, не вам, дорогая. Я разговариваю с Бертой, нет, не могу. Берта, вы здесь? Хорошо, вы скажете? Договорились, а им передать? У Берты есть на что надеяться, она хочет, чтобы вы знали – там столько любви, столько любви и света, а чудо любящей семьи ценится выше золота, она просит вас передать Марте, а также особые слова Фрэнку, очаровательному мальчику…
– Какие слова? – перебила Кэсси.
– Чш-ш! – зашипела Ина.
– Тс-с! – поддержала ее Эвелин.
– Берта говорит: вы окружены любовью и светом, и, да, дорогая, они знают, да, возлюбленная, им известно, что…
Фрэнк посмотрел на мать. Ее широко открытые глаза блестели, но губы были сжаты. Это его встревожило. Казалась, она с трудом сдерживает смех. И в эту секунду он услышал голос матери, правда, только у себя в голове: А ведь миссис Гумберт прикидывается. Комедию ломает.
– Хорошо, дорогая, я передам твое благословение церкви, Ине и Эвелин будет так приятно услышать… – миссис Гумберт внезапно замолчала и закашлялась, словно подавившись рыбной костью. Затем совсем не своим, гортанным голосом она пролаяла: – Why die wir einst herrlich waren. Wir fallen immernoch aus den Wolken
[17]
.
Миссис Гумберт побледнела. Она сидела прямо, как палка, распяленные пальцы вцепились в скатерть.
– Не по-нашему заговорила, – заметила одна из прихожанок.
– Миссис Гумберт, вы хорошо себя чувствуете? – забеспокоилась Эвелин.
– Что-то вы побледнели, – сообщила Ина.
– По-иностранному, да еще басом, – добавила прихожанка.
– Будьте добры, стаканчик воды, – попросила миссис Гумберт. – Нельзя ли отдернуть занавески?
Сеанс был окончен. Миссис Гумберт указательными пальцами растирала виски, ее отвели в комнату для отдыха, чтобы она пришла в себя. Никто особенно не тревожился о том, что миссис Гумберт стало нехорошо: очевидно, это было законной платой за общение с потусторонним. Как бы то ни было, несмотря на внезапное окончание, Эвелин, Ина и их гостьи считали, что сеанс прошел более чем успешно. Фрэнка гладили по голове и поздравляли: с ним говорила двоюродная прабабушка, она сказала ему такие воодушевляющие слова… Фрэнк, не знавший, чем он заслужил такие почести, тем не менее охотно их принимал.
Выслушивая все эти лестные словоизлияния, Фрэнк заметил отсутствующий взгляд Кэсси. Он поежился. В свои пять лет он уже знал, что это нехороший признак. Ему были знакомы эти предзнаменования, как первые секунды повторяющегося кошмара, когда пол вдруг уходит из-под ног и приводится в движение неумолимый ход событий. Это было лишь начало, но что-то снова просыпалось в его матери, значит, через несколько дней снова начнутся игры с огнем.
Но остальным было не до Кэсси, когда миссис Гумберт ушла в некотором недомогании. Впрочем, особого сочувствия от благодарных сестер-близнецов она не дождалась. Они, как и остальные прихожанки спиритуалистской церкви, спали и видели: вот бы научиться общаться с духами так, как миссис Гумберт. Только, видимо, особые способности не даются ни усердным трудом, ни рвением. Их даруют высшие силы, и если контакт с загробным миром иногда заканчивается мигренью, усталостью или иным убытком сил – что ж, это лишь говорит о том, сколь велика оказанная медиуму честь, что к нему прикоснулся перст Божий. Эвелин и Ина были верующими. Они не раз наблюдали, как эти способности демонстрировала их собственная мать Марта. Им было немного досадно, что ни одна из них этого дара не унаследовала, а Марта отказывалась откровенничать в церкви или где бы то ни было. Не понаслышке зная о существовании потусторонних сил, близнецы были обречены всю жизнь гнаться за тайной, но зачастую искали не там, где следует.