Курение мака - читать онлайн книгу. Автор: Грэм Джойс cтр.№ 3

Чарли, по словам Фаркуар-Томпсона чахнущая в тайской тюрьме, была моей единственной дочерью. Недавно ей стукнуло двадцать два. Был у меня и сын – тремя годами старше, но отцы сильнее привязываются к дочерям. Я любил ее без памяти и потворствовал во всем, так что – сразу после ее восемнадцатилетия, в солнечный октябрьский день – дал согласие отправить ее в Оксфорд. В тот день дыхание осени напоминало о себе легким ветерком, опавшими листьями, грибным запахом и мелкими темными сливами, и я готов признать, что чувствовал гордость: ведь мы оба: – ее мать и я – оставили школу, когда нам было по шестнадцать лет. К тому же учителя уверяли, что поступление в Оксфорд – большая удача, особенно если ты не окончила частный колледж или у тебя нет друга на Би-би-си. Светлая головушка.

Не так уж я много знаю, чему там учат, в Оксфорде, но Чарли вернулась домой с золотыми колечками в ноздрях, нижней губе и в пупке. Это из тех, что я видел. Она увлеченно обосновывала практику международного терроризма, поражая меня своими суждениями, как огнеметной струей. Моя ласковая маленькая девочка! Любое мое возражение воспринималось как кромешная тупость. Похоже, в Оксфорде ей втемяшили в голову, что она – сказочная принцесса, которую сразу после рождения подкинули на воспитание в семью свинопасов.

Но я терпел. Ведь это была моя дочка. Я помнил, как вытирал ее попку, как учил плавать и играть в футбол, как унимал ее слезы; через меня она познавала целый мир и все, что есть в этом мире, с его скрипучими рычагами и механизмами. Мик Уильямс сказал бы, что я слишком серьезно к ней отношусь. Теперь мои усилия приносили плоды. По выходным я подрабатывал, устанавливая двойные розетки в кухнях, чтобы оплачивать пребывание дочки в Оксфорде, а в ответ слышал, что это превращает меня в лакея капитализма! Пока дети были маленькими, я – уговорил Шейлу посидеть дома – ведь любовь важнее денег, а оказалось, что я подавлял ее индивидуальность. Я покупал мясо к столу и узнавал, что я изверг и душегуб, заставляю есть детей силой. В конце недели, когда Чарли приезжала домой, я с нетерпением возвращался с работы лишь для того, чтобы узнать, какой я в сущности никудышный отец.

– Послушай, но ведь это не помешает тебе провести каникулы с нами?

– У меня другие планы! Я ведь не обязана сюда приезжать!

– Ну и хорошо, катись куда хочешь!

– Он вовсе не это хотел сказать, – обычно вмешивалась Шейла. – Он просто тебя дразнит, Чарли.

– Черта с два! Я именно это имел в виду!

По правде сказать, я и сам не знал, кто кого дразнит. Глядя на олухов, которых она порой приводила к нам в дом, я поневоле начинал думать, что она выбирает их специально, лишь бы вывести меня из себя. Ну, знаете: вот уж это точно его убьет!

– Это Пит.

Или:

– Это Зак.

Пит или Зак обычно оказывался курносым юнцом с копной нечесаных волос, одетым для дальних странствий, в которые он так и не собрался. Чарли запускала его по ковру гостиной как дымящуюся гранату. Шейле хватало ума пригласить нового приятеля дочери присесть, а мне всегда хотелось вопросить его не делать этого, ведь мы недавно пылесосили мебель. Не всегда парня звали Пит или Зак, но я поймал себя на том, что иначе их не воспринимаю. Я ждал, когда дочь с женой выйдут из комнаты, и после этого опускал «Лестершир Меркьюри» на колени.

– Пит? Зак? Могу я спросить вас кое о чем?

– Вообще-то я Саймон.

– У меня вопрос личного плана.

– Спрашивайте, валяйте.

– Вы цветной, Пит?

– Чего-чего?

– Все дело в прическе, Пит. Никак не могу сообразить, может, вы цветной?

– Э, нет. Белый.

– Прической легко ввести в заблуждение такого старого хрыча, как я. Но я должен сказать вам: если бы вы, Пит, были чернокожим, вы нашли бы здесь самый радушный прием. Нет, правда, иногда мне хочется, чтобы Чарли привела в дом настоящего черного парня. Так что я спросил на всякий случай, хочется же похвастаться людям… ну, вы понимаете… соседям или там знакомым… когда они спросят.

– Понимаю.

Тогда я опять прятался за газетой. Иногда мне казалось, что щеки у меня вот-вот лопнут от смеха, и я затыкал рот платком, чтобы не захохотать в голос.

Но со временем мои импровизации теряли легкость, и однажды во время пасхальных каникул у нас разразился дикий скандал. Чарли вернулась в университет, и. больше мы от нее не получали вестей. На телефонные звонки она не отвечала, письма возвращались нераспечатанными. Мы узнали, что она окончила курс, потому что из университета ей выслали диплом на домашний адрес.

А потом – Фаркуар-Томпсон из МИДа. Таиланд. Чиангмай. Наркокурьер. Двадцать лет тюрьмы. Довольно крутой подъем.

Фаркуар-Томпсон обмолвился в разговоре с Шейлой, что Чарли просила не сообщать нам о случившемся. Она не ждала от нас никакой помощи. Это беспокоило меня. Сейчас она нуждалась в нас больше, чем когда бы то ни было, – но так и не смогла простить. Впрочем, МИД все равно уведомил нас. Дело было отчасти политическое, отчасти экономическое – кто-то же должен оплатить услуги адвоката.

Обычно я стараюсь добросовестно выполнять работу, но в тот день поспешил домой – пораскинуть мозгами. Домом я называю свою холодную конуру. За три месяца я так и не сумел здесь обжиться. Шейла – добрая душа – пришла и повесила у меня занавески. Шкаф я так и не собрал, и одежда свалена на полу.

Прихватив бутылку солодового виски, я перешагнул через коробки и направился к кровати, хотя времени было только четыре часа с минутами. Мне вспомнился день рождения Шарлотты. Я присутствовал при родах. Рождение моего сына Фила я пропустил – вероятно, из трусости. Но был в больнице, когда на свет появилась Шарлотта, и у меня будто все еще кружилась голова от крови, лекарств и азота, которым был насыщен– воздух, когда акушерка увезла

Шейлу и сунула Чарли мне в руки, оставив нас одних в родильной палате.

Это особый миг. Вы держите в руках хрупкую жизнь и слышите – тик-тик-тик – новый звук, заполняющий вселенскую пустоту.

Чарли взглянула на меня и моргнула. Так моргают зверюшки у Диснея, и – без причины – я разревелся. Горячие счастливые слезы текли у меня по лицу, хотя внутренний голос твердил: перестань сейчас же, болван, они через минуту вернутся. Прошло двадцать два года, с тех пор я ни разу не плакал. А теперь не мог, просто не мог забыть об этом и, лежа в кровати в четыре часа пополудни, снова начал всхлипывать. Жизнь Чарли началась и заканчивалась моими слезами. Я так хотел обнять ее. Я так хотел обнять мою маленькую девочку.

В четверг я играл в бильярд с этим старым хрычом Миком Уильямсом. Бильярд – одна из тех игр (вроде покера или дротиков), в которой игроки, на первый взгляд увлеченно разговаривающие, на самом деле создают лишь видимость общения. Стоит кому-то начать всерьез обсуждать хотя бы результат футбольного матча, игру приходится останавливать.