Спасительнице Сью
ПОМНИ
Ты помни обо мне, когда уйду
В далекий бессловесный край разлуки,
Когда не сможешь удержать за руку,
А я причин остаться не найду,
Нарушив дней обычных череду,
В которой замок сыплется воздушный.
Меня запомни! Хоть уже не нужно
Молить, скорбеть иль мучиться в бреду.
Но даже если буду я забыта,
Ты, вспомнив, не вини себя, мой друг.
Когда, развеяв прах, все призраки уйдут,
Открою сокровенную мечту:
Знай, лучше позабыть, храня улыбку,
Чем помнить, прикусив губу.
Кристина Россетти
[1]
1
Опять шел снег. Будто нарисованные, шестиконечные снежинки плавно опускались на рукав куртки. Колючий горный воздух отдавал привкусом сосновой смолы. Глубоко вдохнув, Зоя задержала дыхание, смакуя бодрящий холодок. Горная вершина словно бы ответила вздохом и кивком, отчего нахлынуло такое счастье, что в тот миг было не страшно умереть.
Чистейшие как лед, подобные мгновенья редки, но если их подметишь, они уже навеки с тобой. Зоя уловила ответный вздох горы. Вокруг лишь снег и тишина. Снег, тишина и абсолютный покой — репетиция небытия, его еще не рожденное эхо.
Но теплое дыхание противилось смерти. На пушистом снегу заостренные носы ярких золотисто-красных лыж походили на когти невиданной птицы, готовой спикировать на жертву. Я живая. Я орлица. Далеко внизу маячил темный абрис Верхнего Сен-Бернара, пиренейского курортного поселка, слева — кособокие округлости и пики горной гряды. Солнце уже взошло; вот-вот нагрянут лыжники, разрушив чары колдовского утра. Но сейчас заснеженная белизна принадлежала только им.
Сзади раздался легкий шорох, — перевалив через гребень, Джейк заложил изящный вираж и остановился подле Зои.
Его черная экипировка контрастировала с ее модным сиренево-белым костюмом, на выпуклых стеклах затемненных очков плясали радужные блики. Он замер, отдавая дань мимолетному очарованью. Изо рта его шел чуть приметный сизоватый парок. Джейк снял очки и подмигнул. В его ежик темных волос и младенческую голубизну глаз Зоя влюбилась с первого взгляда, а вот лопоухостью прониклась не сразу. На ресницы его уселась крупная снежинка.
— Йо-хо-хуууу! — завопил Джейк, вдребезги расколошматив тишину. Потом вскинул палки и завилял обращенным к горе задом.
Средь скал заметалось эхо вопля, одновременно прославлявшего и осквернявшего природу.
— Прекрати, дурбень! Перед горой нельзя вертеть задницей! — одернула Зоя.
— Это еще почему, дурында?
— Не знаю, дундук. Нельзя, и все.
— Не сдержался. Этакая красотища!
И впрямь было красиво. Безупречная, совершенная красота рекламной наклейки.
— Ты готов?
— Угу. Двинули!
Отличная лыжница, Зоя легко обходила мужа, бесшабашно гонявшего на пределе своих возможностей. Безостановочный спуск в поселок занимал пятнадцать минут, а на гору кресельно-бугельный подъемник тащил полтора часа. Чтобы опередить орды курортников, Зоя и Джейк встали пораньше. Все ради спокойствия, тишины, девственного снега и несказанного чувства орлиного полета.
На свежем снегу оставались параллельные следы Джейка, мчавшегося по западной стороне крутого, но широкого склона, и Зои, взявшей правее. Устремляясь вниз, лыжи ее шептали снегу нечто возбуждающе интимное. И еще казалось, будто лыжный шорох уведомляет о некоем сверхъестественном существе, что мчится следом, пытаясь на ушко поведать свою историю.
На краю склона, укрытого завесой деревьев, из-под лыж сорвался небольшой снежный пласт, и Зою слегка подбросило. Обретая равновесие, она устремилась по прямой, но метров через триста вдруг услышала невнятное ворчанье, заглушившее лыжный шорох.
Боковым зрением она заметила, что Джейк остановился на краю трассы и смотрит на вершину склона. Раздосадованная сбоем, Зоя заложила пару виражей и, притормозив, обернулась к мужу. Ворчанье стало громче. На макушке горы возникло нечто вроде дымчатого столпа, который превращался в полощущие шелковые стяги, возвещавшие об атаке снежного войска. Красота! Зоя улыбнулась.
Через секунду улыбка ее застыла. С перекошенным в крике ртом, Джейк стрелой мчался к жене:
— Уходи! В сторону!
Зоя уже поняла: лавина. Тыча палкой, Джейк притормозил:
— Под деревья! Уцепись!
Слова его потонули в реве, сменившем ворчанье. Оттолкнувшись, Зоя напрямик рванула по спуску, пытаясь уйти от рычащего облака, настигавшего ее, точно цунами. Впереди на снегу появились темные зигзаги трещин. Устремляясь к деревьям, Зоя заложила вираж, но было поздно. В клубящейся снежной массе мелькнул черный костюм Джейка, точно носок, затесавшийся в кучу белого белья. В то же мгновенье Зою сшибло с ног, подбросило в воздух и закружило-завертело в белесом мареве. Кажется, она успела прикрыть руками голову. Несколько секунд ее вращало, словно в центрифуге стиральной машины, а потом хрустко шмякнуло оземь. В ушах возник оглушительный стрекот миллиона термитов, что вгрызались в дерево, заглушая все прочие звуки, а потом вдруг все стихло, и белая пелена начала сереть, превратившись в черноту.
Мертвая тишина, кромешная тьма.
Не шелохнуться. Не вздохнуть — рот и нос забиты снегом. Зоя чуть отхаркнула. В ноздрях хлюпнула ледяная струйка. Зоя еще раз кашлянула и сумела глотнуть воздуха.
Никакой белизны, сплошная чернота. Дышать удавалось, шевельнуться — нет. Зоя напрягла пальцы внутри лыжных перчаток. Лишь намек на движение. Скованные руки застыли в двадцати-тридцати сантиметрах от лица. Растопыренные пальцы не согнуть, можно лишь чуть шевельнуть ими внутри перчаток. Язык ощутил холодный воздух.
Зоя безуспешно дернулась, и тотчас накатила паника, в которой участилось дыхание и бешено заколотилось сердце. Сообразив, что жизнь ее зависит от воздушного кармана, она приказала себе успокоиться и реже дышать.
Ты в снежной могиле, уймись.
Зоя тихонько вздохнула. Сердце угомонилось.
В снежной могиле? Чего ж тут хорошего?
Сознание будто раздвоилось: одна часть его желала поддаться панике, другая увещевала — мол, если намерена выжить, сохраняй самообладание.
Успокоилась? Да? Точно? Ладно, тогда позови мужа. Он придет.
— Джейк! — крикнула Зоя. Потом еще раз: — Джейк!
Собственный голос казался чужим и придушенным — он будто издалека пробивался сквозь телефонные помехи. Наверное, уши законопачены снегом, подумала Зоя.