– Сомневаюсь, что без одаренных вы продвинетесь в глубь долины. – На сей раз в голосе вожака прозвучала досада, он искренне желал успеха экспедиции. – Знаете, как стая именует Клыки?
Йенхо покачал головой.
– Еще бы, это наши, сугубо внутренние, традиции и легенды. – Вожак выхлебал содержимое кружки и покосился на холодильник. – Черные Клыки, как полагают стайные, – это логово великого гролла. Кто же любит, когда к нему в логово лезут чужаки? За двадцать километров от эпицентра зоны искажений рельефа уже ощущается жесткий негативный эмофон. Ближе десяти никто не пробирался… Как любил повторять мой учитель Юнтар: «Глупо лезть без причины и без хорошего плана отступления в пасть, ощеренную такими клыками». Берегитесь, ан-моэ, и не рискуйте излишне. Я дам вам лучшее, что есть у стаи помимо снавей, я дам вам Горров. И строго прикажу им вызывать по первому сбою плана или негативному прогнозу общего сознания – диспетчера, меня, да всех кого угодно, вплоть до Тайи, координирующей работу снавей Хьёртта.
– Это весьма любезно с вашей стороны.
– Полагаю, да. Сегодня отдыхайте. Я распоряжусь, чтобы вам доставили свежие цветы. Три напольных горшка на комнату, минимум. При вашем цвете кожи и типе конституции – так и четыре… – Вожак прищурился, изучая внешность ан-моэ с выражением неприятной сосредоточенности: – Алый хвощ, буропестрая лапчатка Витто и…
– Это невыносимо, все норовят их внести и установить, словно меня хоронят! – взвился Йенхо, дослушав до имени ненавистного ан-моэ Витто, предателя расы айри, обосновавшегося на Хьёртте, стайного и дичающего год от года все сильнее.
– Цветы и кордин, – безмятежно пробасил вожак. – То и другое как раз сокращает вероятность ваших похорон на моей планете. Кислород, ароматерапия, стимуляция работы легких и сердца, вот о чем я забочусь. Клубники не выделю, вы ее не любите, знаю. Пришлю томаты. Томаты хороши для насыщения тканей кислородом, еще они будят клеточную память о здоровом состоянии и тем поддерживают… впрочем, в гроллье лекарство вы не верите. Позвольте удалиться.
Не дожидаясь запрошенного позволения, вожак поднялся во весь рост и покинул комнату. А Йенхо остался, удивляясь двойственности своих эмоций. Он переиграл Даура, вынудив поверить в фальшивую причину экспедиции. И он оказался полностью во власти упрямого грубияна – вожака, не желающего принимать условия и ценить тонкие договоренности… В итоге не ощущает сладости победы, лишь гнев. С ним разговаривали как с просителем – и он просил! С ним, ан-моэ, общались без малейшего почтения. «Моя планета», – сказал дикарь с глазами цвета лимонного льда. Прозрачно намекнул на то, что у ан-моэ нет планеты. Нет ничего адекватного по ценности или статусу, и он, Йенхо, ничтожество! Хуже: вожак едва ли не угрожал, как иначе оценить прямое признание наличия подозрений? Это ведь обвинение. В чем? В покушении на жизнь семьи Трой? В готовящемся расколе? В очернении расы волвеков в глазах жителей Релата? Если не угроза, то как минимум намек на осведомленность… Поди разберись! Щит сознания вожака исключительно хорош, по сути – идеален. Лицом и голосом этот зверь владеет безупречно. Еще бы: ученик Риана, разрушившего немало планов своих же родичей, умудрившегося пережить ох как много врагов – и не утратить влияния. Тайного, тихого, малозаметного для большинства простых жителей обоих миров – и могучего. Однако же пока и он в проигрыше, и он не смог выявить намерений своего нынешнего противника. Йенхо усмехнулся. Статус успешного врага столь опасных игроков вернул самоуважение, а с ним уверенность, осознание собственной мудрости, даже величия. Холодный ум аналитика и статус ан-моэ – это ключ к власти. Важно лишь не спешить и не делать ошибок. Ни единой мелочи не упускать!
И тогда сбудется задуманное. «Иннар» уйдет в первый рейс без волвеков, Дауру придется понять, что такое настоящая дикость. Релат охватит паника. Все хитрые интриги Риана обратятся в прах вместе с миром людишек. Хьёртт познает изоляцию, к которой он не готов. И не сумеет подготовиться к ней за три с небольшим десятка лет, оставшиеся до намеченного ан-моэ раскола…
Мог ли тогда Йенхо предположить, что двадцать три года спустя он сам окажется в изоляции и будет, по сути, просить помощи у врага более опасного и непримиримого, нежели ан-моэ Витто или даже Даур Трой – у Риана… Конечно нет.
Проследив через окно, как удаляется от дома вожак, и убедившись, что поблизости нет наблюдателей, ан-моэ позволил себе выбраться за порог. Йенхо прежде не бывал в таком куполе, малом, обычно не принимающем гостей и туристов. Оттого и прорвался со скандалом, много раз упомянув статус высшего и право немедленной встречи с вожаком. Здесь, справедливо полагал айри, можно присмотреться к жизни стаи в ее естественной среде обитания. Такой опыт по крайней мере интересен. Не исключено, что он даст ответ на один из самых сложных вопросов взаимоотношений Релата и Хьёртта: по какому принципу волвеки отбирают тех, кому разрешают переселение в свой мир? Ведь на Хьёртт рвутся чуть ли не с боем, вопреки усилиям немалого числа высокопоставленных айри и людей, стремящихся создать образ стаи, как сборища желтоглазых нелюдей, дикарей, мутантов… И все равно на каждое объявленное вожаком Дауром свободное место в куполах его планеты претендуют не менее десяти тысяч соискателей. Подумать страшно! О столь жестокой конкуренции давно не мечтает Академия, придирчиво выбирающая учеников из двух миров… Десять тысяч! А ведь предлагается обычно даже не переселение, лишь временная работа.
Йенхо сел возле двери на диванчик, предварительно пощупав его рукой. Ажурный, из темного гладкого материала, похожего вроде бы на древесину. Прутики толщиной в мизинец. Но держат, и сидеть удобно, спинка умеренно прогибается, пружинит.
Дорог и даже тропинок под куполом нет. Весь грунт покрыт слоем травы, невероятно густой и ровной, темной, сухо и странно шелестящей в безветрии. Дома стоят достаточно просторно, чахлые кустарники, гордо именуемые на Хьёртте деревьями, прихотливо гнут ветви, разворачивают к солнцу бурые овалы неказистых листьев. Серый мир, пыльный, неинтересный. Зачем сюда едут люди? Жить в безысходной изоляции куполов, чужаками, все больше дичая и отрываясь от родной цивилизации… Йенхо огляделся. Пусто, взрослых ни души, только детвора крутится стайкой поодаль, явно воспроизводит охоту на кунгов. Вон довольно рослый волвек лет двенадцати, еще не утративший волосы на голове и по-детски тощий, изловил добычу: человека вдвое младше, ему такого сломать – одно движение. Однако же оба довольны друг другом. Малыш пищит и норовит укусить старшего за руку, вырваться и снова стать «свободным кунгом»… Примитивные игры дикого мира. Йенхо вздрогнул, ощутив взгляд. Внимательный, упрямо и неумело норовящий прочесть сознание. Обернулся.
Человеческая девочка лет шести-семи. Тощая, бледная, в вязаной шапочке на совершенно лысой голове. Одета в платье с широкой юбкой и бесконечным числом оборочек и рюшей. Явно гордится нелепым нарядом: то и дело взбивает легкую ткань левой рукой. Правая сжимает за спиной самодельную игрушку: длинную, почти метровую тряпичную хчелу. Девочка все стоит, терзая игрушку уже обеими ладошками.
– Я поняла, ты – людь, – наконец сообщила она свой вывод.