Компрессия - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Малицкий cтр.№ 3

– И все-таки разница существует, – преувеличенно бодро заявил Кидди. – Двадцать лет – это срок, через который всякий бессрочник имеет право на просьбу о помиловании.

– И многим его давали? – сузил глаза заключенный.

– Никто не доживал, – отчеканил Кидди. – Пока никто не доживал. Почти никто.

– Я долго не протяну, – вновь расслабился Ридли. – Да и не верю, что меня помилуют и через пятьдесят лет. И через сто лет не забудут! Я очень старался, чтобы не забыли!

– Не забудут, – сухо произнес Кидди. – И через двадцать лет не помилуют. Но лет через сорок – почему нет? Да, на Землю вам уже не пробраться, но вы бы смогли остаться на Луне, завербоваться на Марс, на спутники. Начать новую жизнь. Или хотя бы спокойно завершить старую.

– Через сорок? – усмехнулся Ридли. – Если только вы продержите меня в холодильнике. Чтобы потом я оттаял на Марсе и там же сгнил?

– А если доживете? – прищурился Кидди. – Если через сорок лет вы будете точно в такой же форме, как сейчас? Более того, если эти сорок лет вы проведете в некоем уединенном месте, где не будет жестоких тюремщиков, где не будет облучения, дурной смеси для дыхания, перепадов гравитации, где вам не придется изнашивать тело непосильной работой, где вы будете сыты?

– Что за место такое? – презрительно оттопырил губу заключенный. – Новую тюрьму отгрохали? Откуда не только Землю, но и Солнца не видно? Плевал я и на Землю, и на Солнце! Что за место такое?

– Здесь! – постучал себя по лбу Кидди. – В вашей голове! Вы уснете и увидите сон. Длинный сон. Длиной в двадцать лет. Проснетесь. Убедитесь, что здесь прошел всего лишь один или два дня, подадите просьбу о помиловании, а потом уснете еще на двадцать лет. Здесь пройдут еще два дня. Предположим, что случится невозможное и комиссия все-таки не помилует вас! Вы уснете еще на двадцать лет, за которые здесь опять же пройдут только два дня, а затем станете свободным человеком. Шестьдесят лет – физический максимум заключения! И на все про все – неделя!

– Неделя? – поднял брови Ридли. – Неделю поспать и освободиться?

– Неделю, – кивнул Кидди. – Здесь пройдет неделя, а во сне – столько, сколько нужно. Новая система. Программа называется – компрессия. Предназначена для того, чтобы освободить тюрьмы, персонал. Государству нужны люди. Корпорациям нужны люди. Свободные люди! Не только исправившиеся преступники. Знаете, сколько офицеров, специалистов служит в зонах? Компрессия перевернет нашу жизнь. К тому же она позволит избежать страданий родным преступников, у кого они есть. Представляете? Осужденный возвращается к собственным детям через неделю! Здоровый, крепкий и в то же время отбывший самое строгое наказание, перевоспитавшийся! Конечно, не все родные жаждут скорейшего возвращения бывшего преступника домой, поэтому пока компрессия применяется только с их согласия, но ведь вы одиноки? Не так ли?

– Болвана нашел? – скрипнул зубами Ридли. – На мясо пустить хочешь? Отчего я не слышал ничего об этой… компрессии?

– На мясо ты пойдешь, если не согласишься, – резко поднялся Кидди и подошел к окну, за которым раскинулась изрезанная резкими тенями поверхность лунного моря Смита. – Сдохнешь, но не сразу. Лет через десять. Да, некоторый риск есть. Но компрессия испытана, и испытана успешно. Кое-кто уже получил свободу. Правда, сроки у них были пока небольшие – до десяти лет. С большими сроками мы еще не работали.

– Где пролом, начальник? – процедил сквозь стиснутые зубы Ридли. – Я тебе не мальчик из колледжа! Говори, где пролом?

– Ты не понял.

Кидди обернулся, шагнул к Ридли.

– Ты не понял. Для тебя там, – он вновь постучал себя пальцем по лбу, – все будет по-настоящему. По-настоящему долго!

5

Внизу утренним отблеском сверкнуло озеро, пробежала полоса тростника, замелькали между соснами черными квадратами экономкрыши. Купе наклонилось, снизило скорость и, скользнув днищем по раскидистым кронам, опустилось на газон.

– И здесь почти ничего не изменилось! – весело объявила Моника и выхватила из-под руки Кидди фуражку, словно именно она могла удержать ее гостя, привязать его хотя бы на время к коротко выстриженной траве, к золотым соснам, к скользящим по их стволам солнечным лучам и к белым наличникам знакомого, вдруг показавшегося маленьким и холодным домика.

«Миха в отъезде», – подумал Кидди, потому что шезлонги стояли у стены сложенными и мячи не валялись на траве, а скромно висели у двери в сетке. Сколько уже Моника с Михой? Лет десять? На каком курсе Миха сумел склонить ее к замужеству? На шестом? А когда она оставила попытки его перевоспитать? Миха тем и отличался, что его присутствие невозможно было скрыть, даже если он исчезал на день или два. Под ногами путались мячи, которые Миха обожал, всюду лежали книги, одежда, обувь, в холодильнике обязательно засыхал небрежно надкушенный бутерброд, на столе темнело съеденное наполовину яблоко, а по комнатам металась какая-нибудь древняя музыка. Нет мячей и музыки – нет Михи. Опять умчался по каким-то делам. И ребенка они с Моникой, судя по всему, так и не родили. Может быть, окажись Миха чуть жестче, и у его неверного друга жизнь сложилась бы по-другому?

Кидди вдохнул наполненный запахами леса воздух и топнул ногой, все еще не веря, что опирается не на лунный или лайнерный псевдограв, а на твердую землю.

– С приездом! – поздравил он сам себя и пошел к дому.

В траве все-таки отыскался теннисный мячик. Кидди подкатил его к ступеням, подкинул носком вверх и зачем-то сунул в карман. Потом подхватил шезлонг, воткнул пластиковые ножки в газон и блаженно развалился. В дом заходить не хотелось. Восемь лет – это много. Чертовски много, даже с учетом того, что, как теперь уже ему казалось, пролетели они если не за пару месяцев, то за год, не больше. Какой сейчас Миха? Моника и вправду почти не изменилась, но Миха-то должен был измениться, он всегда менялся, чего стоила только ежемесячная новая шевелюра, все уже забыли его в облике добродушного ирландского парня; не менялось только его разгильдяйское отношение к вещам и попустительство в отношении собственной жены. Впрочем, как он может говорить об этом, если не знает, каким был Миха с Моникой? И тогда не знал, и теперь не знает. Одно дело – немое обожание на людях, другое – то, что не видит никто. И Моника никогда не говорила об этом. Кидди и сам никогда не расспрашивал ее о муже, но теперь ему отчего-то казалось, что Миха знал о сумасшествии жены все. Не от тягучей ли скуки, смешанной с ненавистью или с болью, которая плескалась в глазах Михи, когда он разговаривал с Кидди перед его отлетом на Луну? Или из-за той поездки, которая случилась несколькими месяцами раньше? Все-таки именно Миха вытащил его на пикник, где он встретил Сиф. Или Моника? Нет, точно Миха! Моника явно не хотела, чтобы Кидди отправлялся вместе с ними к океану, словно знала, что любовник неминуемо споткнется о взгляд серых глаз, забудет о глазах зеленых и с тех самых пор перестанет откликаться даже на зов плоти.

6