Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Ах, всади его вглубь моих кишок! О,
сладость наслаждения, какова же твоя власть!
ДОЛЬМАНСЕ. - Вот это жопа! В жизни такой не ебал она
достойна самого Ганимеда! Давай, Эжени, теперь помоги Огюстэну выжопить меня.
ЭЖЕНИ. - Вот он, я подношу его к вам. (Огюстэну.) Очнись,
прелестный ангел, ты разглядел дырку, в которую тебе нужно проникнуть?
ОГЮСТЭН. - Как же, вижу. Святая богородица! Да, она велика!
Я в неё запросто, не то что в вас, мамзель. Поцелуйте меня, чтобы он вошёл
лучше.
ЭЖЕНИ, обнимая его. - О! Сколько хочешь! Ты такой
свеженький!.. Но проталкивай же! Как же быстро вошла головка, и я уверена, что
и всё остальное быстро исчезнет из виду...
ДОЛЬМАНСЕ. - Пихай, дружок, пихай... Разорви меня, если
надо... Разве ты не видишь мою жопу? Разве ты не видишь, что она готова и
зазывает тебя? О, засаживай, Христа ради! Вот это бревно - никогда не вмещал
такого... Эжени, сколько дюймов ещё не вошло?
ЭЖЕНИ. - Около двух.
ДОЛЬМАНСЕ. - Значит, в моей жопе одиннадцать!.. Какой
экстаз! Он разрывает меня пополам, я больше не могу! Шевалье! Вы готовы?
ШЕВАЛЬЕ. - Пощупай, и скажи, что ты думаешь.
ДОЛЬМАНСЕ. - Подвиньтесь поближе, дети мои, чтобы я поженил
вас... чтобы я побыстрее устроил это божественное кровосмешение. (Он вводит хуй
шевалье в пизду его сестры.)
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Ах, друзья мои, вот меня и ебут с обеих
сторон! Господи Иисусе! Какое неземное блаженство!.. Нет, подобного в мире быть
не может!..
Ах, блядь! Как мне жаль женщин, которые не испытали этого!
Развороти меня всю внутри, Дольмансе, терзай меня своими резкими движениями,
насаживай меня на клинок моего брата. А ты, Эжени, пристально рассматривай
меня, какова я в пороке учись ему на моём примере, смакуй его, вкушай с
наслаждением...
Созерцай, любовь моя, всё, что я творю одновременно:
скандал, соблазнение, дурной пример, кровосмешение, адюльтер, содомию! О,
Дьявол!
Один-единственный бог моей души! Вдохнови меня на что-нибудь
ещё большее, подари моему горячему сердцу новые извращения, и ты увидишь, как я
низринусь в них!
ДОЛЬМАНСЕ. - О, похотливая тварь, как ты зазываешь мою
сперму, как твоя речь и необыкновенный жар твоей жопы торопит её извержение! Вы
меня вынудите кончить через секунду... Эжени, подбодрите моего ёбаря,
похлестайте его по бокам, раздвиньте ягодицы - вы ведь теперь мастерица
оживлять желание... Одно ваше приближение придаёт энергию хую, который меня
ебёт...
Я это чувствую, его движения гораздо сильнее... о, сука, я
должен влить в тебя то, что я хотел иметь только в своей жопе... подождите
меня, подождите, вы что не слышите? О, друзья, спустим все вместе: это
единственная радость в жизни!..
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - О, ебля! спускайте, когда хотите... я
больше не могу сдерживаться! О, Бог, еби его в жопу! Я кончаю!.. Затопите меня,
друзья, залейте, пропитайте меня насквозь, утопите вашу блядь! Впрысните потоки
вашей вспененной малафьи в самую глубину моей пылающей души! Она создана лишь
для того, чтобы ваши струи утолили, насытили её! Ай! Ай! Блядью разъебись!..
Какое невероятное наслаждение!.. Я убита!.. Эжени, дай мне
поцеловать тебя, дай мне твою пизду! Я хочу высосать, поглотить твои соки, в
момент, когда я истекаю ими сама!.. (Огюстен, Дольмансе и шевалье действуют
сообща, из боязни показаться монотонными, мы не будем воспроизводить их
высказывания, которые при такой ситуации походят одно на другое.)
ДОЛЬМАНСЕ. - Редко у меня в жизни случалась такая ебля.
(Показывая на Огюстэна.) Этот бугр заполнил меня спермой! Но я честно отдал вам
столько же, мадам!
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Ещё бы, я просто затоплена ею.
ЭЖЕНИ. - А я не могу похвалиться тем же! (Игриво бросается в
объятья своей подруги.) Ты говоришь, что совершила множество грехов, моя
дорогая, но я, о, блаженный Бог - ни одного! Если вы будете всё время кормить
меня холодными блюдами, то у меня будет несварение желудка.
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ (разражаясь смехом). - Ну и забавное же это
существо!
ДОЛЬМАНСЕ. - Но зато какое очаровательное! Идите-ка сюда,
моя крошка, я вас чуть пошлёпаю. (Он шлёпает её по заду.) Поцелуйте меня, скоро
наступит ваша очередь.
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - С этого момента мы должны заниматься
только ею одной. Учти, братец, это твоя добыча, рассмотри эту прелестную целку,
она скоро будет принадлежать тебе.
ЭЖЕНИ. - О, нет, не спереди: мне будет очень больно. Сзади -
сколько угодно, как только что делал Дольмансе.
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Наивная, чудная девочка! Она вас просит
как раз о том, чего так трудно добиться от других!
ЭЖЕНИ. - Но не без некоторых угрызений - ведь вы еще не
вполне разуверили меня в преступности этого, и особенно когда этим занимается
мужчина с мужчиной, как Дольмансе с Огюстэном. Расскажите мне, сударь, как ваша
философия объясняет этот тип порочного поведения. Он ужасен, не правда ли?
ДОЛЬМАНСЕ. - Эжени, исходите из того, что в разврате нет
ничего ужасного, поскольку на всё, что делает развратник, его вдохновила
Природа. Самые экстраординарные, самые эксцентричные действия, те, что наиболее
противоречат всем человеческим законам и нравам, я уж не говорю о Божьих
законах - даже в них нет ничего ужасного, ибо все они существуют в пределах
Природы. И то, о чём вы говорите, прекрасная Эжени - это дурацкая басня из
пошлой литературы Святого писания, что является нудной компиляцией, созданной
невежественным евреем во времена Вавилонского плена. История эта лжива, как и
все подобные истории. Это просто выдумка, будто, в отмщение за извращения, эти
города, а вернее деревеньки, погибли в огне, тогда как Содом и Гоморра,
располагаясь в кратерах древних вулканов, были затоплены лавой, как итальянские
города - лавой Везувия. Вот вам и чудо! Однако они переиначили такое заурядное
событие, чтобы варварски пытать огнём несчастных людей, живущих где-то в Европе
и предающихся этой столь естественной страсти.
ЭЖЕНИ. - Так уж и естественной!
ДОЛЬМАНСЕ. - Да, естественной, я утверждаю это. Ведь у
Природы вовсе не два голоса, один из которых осуждает то, что приказывает
другой. Без всякого сомнения, это есть воздействие Природы, которое побуждает
мужчин, одержимых этой манией, предаваться ей. Те, кто желает очернить сию
склонность или объявить следование ей вне закона, заявляют, что она наносит
людям вред. До чего безмозглы эти имбецилы, которые озабочены только
размножением себе подобных и которые видят преступление во всём, что ведёт по
другому пути. Неужели твёрдо установлено, что Природа требует перенаселения,
как многие желают нас в том убедить? Разве так уж несомненно, что мы
оказываемся виновны в преступлении всякий раз, когда уклоняемся от этого
идиотского размножения? Давайте рассмотрим законы Природы и их
функционирование, чтобы выработать собственные убеждения. Если бы Природа
никогда не занималась разрушением, а только созиданием, тогда я бы смог
согласиться с этими нудными софистами, что самым благородным делом является
безостановочный труд по производству детей. И далее, я бы согласился с ними,
что отказ плодиться, коль таковой волей-неволей случится, можно считать за
преступление. Однако разве не достаточно даже беглого взгляда на Природу, чтобы
увидеть, что разрушение так же служит её целям, как и созидание? Разве то и
другое не связано и не переплетено так тесно, что одно не может совершаться без
другого? Разве без разрушения может быть что-нибудь рождено или обновлено?
Следовательно, разрушение, подобно созиданию, есть одно из повелений Природы.