Блокада - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Малицкий cтр.№ 21

— Светлая? — удивился отшельник.

— Не знаю, — спрятал картинку Пустой. — Я не успел спросить об этом, картинка была обнаружена уже после того, как светлые исчезли. Там есть и еще… похожие. Но она была только на одной. Я не знаю, как ее зовут, но я ее знаю. Я определенно был с нею знаком. Раньше знаком — до того, как потерял память.

— Да, — зевнул отшельник. — Достаточная причина, чтобы лезть в кучу дерьма. Будь я помоложе, тоже полез бы. За такой можно. Только как связать вторую картинку и Морось?

— Светлые занимаются Моросью, — уверенно сказал Пустой. — В центре Мороси у них база. Это совершенно точно. Они меня туда позвали. Не уверен, что я отгоню туда машину, но сам я туда доберусь точно. И если они мне не ответили здесь, ответят там.

— Ответят, — хмыкнул отшельник. — Так ответят, что не унесешь. Дергают они тебя, как мне кажется, за ниточки. Ну чисто как рыбак над ручьем вешает червяка и дергает за бечеву, чтобы крупная рыба прыгнула за лакомством и на крючок насадилась. А может, ты и есть рыба, Пустой? А эта, на картинке, что ты спрятал, — червячок. А?

— Как тебя зовут? — спросил старика Пустой.

— Я не помню имени, — развел тот руками. — Коркин зовет меня отшельником.

— Откуда у тебя меч? — прищурился Пустой.

— Не знаю, — с таким же недоумением ответил отшельник.

— А откуда у тебя умение? — не отставал Пустой. — Не может быть, чтобы ты нашел этот меч вместе с умением!

— Не помню, — расплылся в улыбке отшельник и постучал себя по груди. — Я тоже пустой.

— Или полупустой, — кивнул Пустой и вдруг раскатал войлочный сверток.

Необычный, удивительный меч сверкнул в падающем через окно луче солнца, как осколок стекла. И Пустой сделал несколько плавных движений и замер, почти коснувшись острием переносицы отшельника. Тот отшатнулся, захрипел и начал меняться. То, что Коркин видел только мельком в просвете вечно надвинутого капюшона, теперь происходило у него на глазах. Лоб старика чуть выдвинулся вперед, подбородок заострился, скулы раздались, и из побледневших на фоне смуглой кожи губ послышался низкий голос, который произнес несколько непонятных фраз.

Филю успокоил кусок лепешки с копченой олениной. Он бы так и стоял на подножке машины с разинутым ртом, но Пустой нырнул мимо него на центральное место и затянул помощника за пояс внутрь, а все понимающий Хантик сунул мальчишке в рот кусок лепешки. Конечно, горе от разрушения результатов долгого и тяжкого труда нельзя было восполнить лакомством, но Хантик, как и Пустой, знал: только работа отвлекает от горестных раздумий, а пережевывание тугих копченых волокон требовало немалого труда. Глотая слезы пополам с олениной, Филя посмотрел на Коркина, который ко всякой беде относился как к восходу и заходу солнца, потом перевел взгляд на Пустого, который словно и не был расстроен взрывом мастерской. Только губы его стали еще тоньше да глаза налились тьмой. Филя нечасто видел механика таким, не потому что у него до сего дня все получалось, а потому, что тот ни с кем не делился переживаниями, уходил в свою комнату, где часами иногда просиживал неподвижно, то стискивая голову ладонями, то соединяя пальцы. Порой Пустого настигали приступы боли, он опирался руками о стену, садился там, где стоял, и так скрипел зубами, что Филя готов был увидеть, как его благодетель обратится в чудовище, но все пока обходилось. Сишек как-то, в редкую минуту трезвости, обмолвился, что, если бы всякий в Разгоне так переживал сделанную им пакость, мир никогда бы не покинул благословенную землю. Филя, конечно, не понял насчет пакости, потому как не замечал за Пустым ничего пакостного, а что касалось ватажников, которых тот порубил в первый год его пребывания в Гнилушке, так они-то как раз пакостью и были. Те же рубцы на спине у Фили так и не рассосались полностью и вряд ли когда рассосутся, а за что ему доставалось, когда еще Пустого не было, когда он сам откликался на кличку Фи и ел то, на что и бродячая собака не посмотрит? За то самое — за нищету, за слабость, за бесполезность…

Машина медленно ползла по заросшему проселку. Лесовики в отсеке угрюмо молчали. Светлые редко выезжали к Стылой Мороси, Филя так и вовсе не мог припомнить, чтобы их вездеход куда-нибудь отправлялся, кроме как до Поселка и обратно. Так и стоял на приколе между казармой и лабораторией, пока тот же Пустой не разговорил Вери-Ка и не услышал от седого светлого жалобу на бесполезность техники. Впрочем, ездили светлые к Мороси или не ездили, но дорога в мелколесье еще угадывалась. Хантик говорил, что никто просеку в лесу не прорубал, пролетела какая-то ерундовина размером с трех лопоухих Ройнагов, если связать их в пучок, распылила какую-то гадость, а потом полосой шириной в двадцать шагов да на двадцать миль до самой ограды лес за неделю обратился в сухостой. А там уж хватило искры — выгорел шрамик в зарослях, и получилась дорога. Поначалу и сборщики, и охотники ее торили, а потом то один труп на ней нашли, то другой — так и вернулись добытчики на прежние тропы. Многим хотелось заполучить добытое в Мороси, да только не многим хватало смелости за ограду шагнуть. Куда как проще казалось пустить стрелу в спину да обобрать старателя.

Филя поежился. Несколько раз к Пустому приходили жители лесных деревенек. Поселковых они таились, прошмыгивали в мастерскую уже в сумерках, но в каморку к Пустому не поднимались: он их всегда ждал внизу. Там и происходил или разговор, или обмен, или какая покупка. Иногда Филя сталкивался с незнакомцами в проходе и всякий раз с трудом сдерживал дрожь. Он не встречал совсем уж переродков, о которых иногда вполголоса говорили сборщики, но и те врожденные увечья, что замечал глаз на лицах ближних лесовиков, спокойствия ему не добавляли.

— Этих людей следует жалеть, — объяснил ему как-то механик. — Они обречены. Конечно, если их уродства не сгинут в потомках. Но дело ведь не только в рассеченных губах, в отсутствии нижней челюсти или нёба. И уж тем более не в неправильных ушах, губах, носе, глазах. Почти все они постоянно испытывают физические неудобства и страдания, а некоторые так и постоянную боль. Подумай об этом. И не забывай о том, что «жалеть» не значит «не опасаться». И об этом подумай.

Филя думал постоянно. Особенно когда видел, какие диковины иногда приносят сборщики из Мороси. Некоторые из них, те, что побойчее, даже хвастались, что в Мороси какая железка за неделю в прах обращается, а какая хоть сто лет пролежит в воде — а все одно как новая будет. Мальчишка гладил стальные детали, удивлялся затейливому устройству странных механизмов и думал, что если те люди, которые могли изготовить подобные чудеса, были недостаточно мудры, чтобы уберечь Разгон от страшной беды, так чего тогда требовать от нынешних лесовиков?

Вездеход полз медленно. Вскоре солнце поднялось и стало светить странному разномастному отряду, забравшемуся в подарок светлых, в спину, отчего никак не удавалось разглядеть, стоит ли дым над разрушенной мастерской или нет. Впрочем, чему там было гореть-то? Все более или менее ценное Филя собственноручно отправил в подвал. Пустой в итоге даже оставшиеся глинки велел туда спустить, циновки с полов собрать. Прошелся потом по каморкам, в этом Филя не сомневался. Тогда что там могло взорваться? Один раз Пустой, который поручал снаряжение патронов только Филе, показал ему, что будет, если он ненароком ударит по капсюлю или еще какую искру организует. Возле мастерской стояла ржавая железная бочка, в которой Сишек сжигал мусор. Пустой бросил на угли патрон, снаряженный картечью, и тут же затащил мальчишку за шиворот за угол. Бабахнуло так, что у Фили заложило уши, а бочка с одной стороны получила порцию свежих дыр. Филя урок усвоил хорошо, а потом и вовсе привык к взрывам, потому как Пустой начал выплавлять начинку из тяжелых железок, которые ему приносили сборщики и которые он называл «снаряды», и пробовал эту начинку, начиняя ею ружейные гильзы и испытывая их на стальных трубах разной толщины. Однако, подумалось Филе, и всей выплавленной Пустым взрывчатки не хватило бы, чтобы два этажа мастерской взлетели и сложились грудой обломков. Значит, бывает и другая взрывчатка? И кто же ее тогда заложил?