Карантин - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Малицкий cтр.№ 21

– Почему ты молчишь?

Томка по-прежнему сидела, уткнувшись носом в его плечо. Павел повернулся, не отрывая взгляда от дороги, коснулся губами завитка волос на ее лбу. Удивился:

– Я молчу?

– Да, словно потерялся. Я спросила о дорогих для тебя людях.

– Знаешь, все как у всех. Мама. Папа. Бабушка. Дядя. Теперь – ты.

– Значит, кроме меня – никого?

– Пока, – засмеялся Павел. – Скольких детей ты хочешь? Как ты тогда сказала? Маленьких Палычей?

– А сколько ни получится, все наши будут. – Томка задумалась. – Знаешь, не по себе мне, когда все хорошо. Всегда казалось, что должны быть сложности и их надо преодолевать. Тогда все нормально, тогда даже какие-то серьезные неприятности – словно еще одни сложности. А когда вот так, все хорошо… как-то зябко становится.

– Ну не бойся, согрею, – обнял Павел Томку. – Мне бабушка так же говорила, когда что-нибудь не ладилось: зябко. Да я и сам чувствую – если что не так, словно холодом обдает. А папу и маму я не помню. Но они все равно дорогие для меня люди.

– А какими они были? – спросила Томка.

– Хорошими, – уверенно произнес Павел. – Я бабе Нюре проходу не давал, тоже спрашивал: какими они были? Она так и отвечала: хорошими. Рассказывала про мамку, когда та девчонкой была. Знаешь, она словно так и осталась для нее девчонкой. Хотя и… умерла, когда ей было уже двадцать четыре.

– Умерла? – не поняла Томка. – От чего?

– Кровоизлияние, – пробормотал Павел. – Мне еще и двух лет не было.

– Разве есть такое заболевание? – нахмурилась Томка.

– Беспокоишься насчет наследственности? – рассмеялся Павел. – Брось, я здоров, здоровее некуда. Никогда ничем не болел, не считая детских ссадин и синяков. А если даже голова заболит, в ушах зазвенит, знаешь, пальцы иногда… давит, – справляюсь легко, без таблеток. Тренер научил. Соединяешь пальцы и гонишь эту самую головную боль по кругу. Плечо, ладонь, другая ладонь, голова, другое плечо. Пока не утихнет. На самом деле просто избыток бодрости, да и прошлые переживания. Мама, бабушка… Справляюсь. Пальцы вместе – и все…

– Вот как? – оживилась Томка. – А… если у тебя связаны руки?

– С трудом могу представить такую ситуацию, – нахмурился Павел и тут же вновь рассмеялся. – Но значения это не имеет. Достаточно представить, что пальцы соединены. Даже если у тебя вовсе нет рук.

– Утешил, – грустно улыбнулась Томка. – А я уж начала беспокоиться за калек. Часто приходится соединять пальцы?

– Нет, – пожал плечами Павел. – Очень редко. Последний раз – когда дядя погиб. Я проверялся, кстати, нет ничего. Ни давления, ни патологии какой. Скорее всего, психическая травма. Я хоть и не помню ничего, но бабушка сказала, что, когда мамка умерла, я был у нее на руках. Как она меня не уронила – не представляю. Мгновенно умерла. Словно все сосуды полопались. Бабушка плакала, что смотреть на доченьку страшно было: глаза кровью затекли. Я не врач, но дядя наводил справки потом: никаких шансов. Какая-то болезнь.

– Прости, – прошептала Томка.

– Ничего. – Павел коснулся губами ее щеки. – Понимаешь, в деревне как-то все по-другому. Может быть, она мучилась, только не жаловалась никому. Да и некому было жаловаться. Дед умер, когда она еще сама была девчонкой, а бабушка головы не поднимала, работала всю жизнь. До самой старости. До собственной смерти в заботах.

– А отец? – прошептала Томка.

– Ничего о нем не знаю, – пожал плечами Павел. – Ничего не знаю – ни фамилии, ни как выглядел. Ничего. Только имя. Мот.

– Подожди, – удивилась Томка. – Ты же Матвеевич.

– А ты хотела, чтобы я был Мотович? – усмехнулся Павел. – Или Моторович? Да какая разница? Мот, Мотя, Матвей. Не думай, Мот – не кличка. Имя. Может, его и звали Матвеем? У нас в деревне всех Андреев Дрюлями звали. И что?

– И где он? – погрустнела Томка.

– Нет его… – Павел замолчал, обгоняя ползущий в гору грузовичок. – Понимаешь, бабушка его едва знала. Я ведь тоже ее расспрашивал. Она только и могла сказать, что батя мой был красивый. На вокзале мамка с ним познакомилась. Сердце у него, что ли, прихватило. Не знаю, но пришел в себя быстро, на инвалида нисколько не был похож. Только говорил медленно. Бабушка рассказывала, что он словно в голове с одного языка на другой переводил. Помог мамке сумку донести до электрички. Так и увязался. Его деревенские парни даже поколотить пробовали, когда он в деревне оказался: на мамку мою многие глаз держали. Дядя мой разузнать про него все пытался – так выяснил, что тот сильным оказался, мог бы всем обидчикам бошки пооткручивать, но ограничился тем, что расшвырял их в стороны. Вот и все. Короче, вся информация. Сгорел он. Познакомился с бабушкой, сговорились о свадьбе. Ну он пошел устраиваться на работу в совхоз, да не дошел. Сгорел. В уголь почти. Может, кто-то из обиженных бензинчика плеснул, что вряд ли на самом деле, а может, и так загорелся. Я тоже искал причину – бывает изредка такое, спонтанное возгорание называется. Загадка природы. В любом случае виноватых не нашли. Бабушка рассказывала, что больше всего ее удивила трава. И авоська. Его же только по банке узнали – он с собой банку нес, должен был после совхозной конторы зайти за молоком. Так вот, от человека, считай, только головешки остались, а авоська в руке да трава под ним – не тронуты. Да, одежда еще была. Она, правда, истлела все-таки.

– Тогда уж точно не бензин, – прошептала Томка.

– Ну… – Павел щелкнул радиоприемником, постучал по каналам, опять выключил. – Сжечь могли и в другом месте. Ладно. Так или иначе, а почти через девять месяцев родился я. Павел Мотович.

Они засмеялись одновременно, но Томка примолкла первой. Опять уткнулась носом в его плечо.

– Смотри. Это же страшно. Твой дом снесли. Квартиру старую ты продал. Неизвестно, что с ней. Мама и отец погибли. Дядя погиб. Может, ты сам какая-нибудь аномальная зона?

– Ага, – усмехнулся Павел. – Геопатогенная, но двуногая и передвигающаяся. Ты не волнуйся, со мной все в порядке. И с тобой все будет в порядке. Я железобетонный.

– Армированный и выдержанный? – хитро прищурилась Томка.

– Хочешь проверить? – притормозил Павел.

Дом Ильи Георгиевича Губарева был выстроен по всем правилам монументальности и похвальбы. Огромный, облицованный серым камнем лабаз вздымался в высоту метров на двадцать, и прилепленная к его углу непременная башенка не казалась архитектурным уродством только потому, что ничего испортить не могла. Залатанная асфальтовая дорога превращалась возле дома директора хладокомбината в тщательно выровненную бетонку, а тротуары одевались развеселой мозаикой плитки.

Павел подошел к дому Губарева пешком. Оставил «девятку» на стоянке у супермаркета, сел в маршрутку и налегке добрался до окраины городка. Ему не приходилось бывать в гостях у Деда, но не выцепить взглядом памятник почившего архитектурного вкуса мог только слепой. Тем не менее, сойдя с маршрутки и двинувшись к приметному сооружению, Павел начал подходить к каждому дому, вызванивал хозяина или хозяйку и, представляясь, расспрашивал, как добраться до дома директора хладокомбината. Когда он подошел к массивным, украшенным причудливой ковкой воротам, его уже сопровождала стайка добровольных помощников – мальчишек на велосипедах.