Печать льда - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Малицкий cтр.№ 40

Орлик говорил и, наверное, точно то же делал со своим мечом, но Олфейн уже не думал об этом. Он и слова вельта едва улавливал, словно они сами по себе всплывали в его голове. Рин ощупывал меч, ловил подушечками пальцев мнимые шероховатости, снимал пылинки, представлял, как ветер будет свистеть на летящем клинке, запоминал каждый изгиб новой части собственного тела.

– Возьми, – донесся голос вельта, и Рин, почувствовав прикосновение, открыл глаза. В ладони у него оказался осколок горного стекла. Вельт уже распускал шнуровку рубахи.

– Сделай надрез на груди и накорми меч, не касаясь лезвия. Потом подними его над головой и пообещай Единому или тому, в кого ты веришь, то, что можешь пообещать. Можно прочитать обычную утреннюю молитву о ниспослании ясности и уверенности на каждый день. Можешь восхвалять вседержителя и творца, можешь перечислять обеты, которые готов на себя взять, говори или думай, что хочешь, но постарайся быть услышанным.

Вельт уже обнажил крепкий, словно высеченный из песчаника искусным камнерезом торс и провел таким же осколком под сердцем. Полоса тут же набухла красным, но вельт поймал кровь ладонью и начал наносить на грани эстока. Рин стряхнул охватившее его оцепенение, распахнул куртку, чиркнул по коже, поморщился от боли, набрал несколько капель крови и, зачем-то вновь закрыв глаза, понес ее к клинку. По дуновению ветра догадался, что Орлик уже взметнул над головой эсток, и под тихую, но уверенную вязь вельтских слов поднял отчего-то вдруг показавшийся невесомым меч и уже открыл рот, чтобы выпалить затверженную мольбу о благоденствии дома Олфейнов, как вдруг осекся.

Время убегало между его сомкнутыми на рукояти меча ладонями как песок. Точно также, как истончалось детское очарование в улыбке Джейсы после ее клеймения. Как уносился сквозняком пепел Хаклика. Как застывали глаза отца. Как остывало в изнеможении сердце, раскаленное ненавистью к Фейру Гальду.

На какой-то миг Рин Олфейн почувствовал себя птицей, которая невесть как осмелилась полететь в сторону Погани и еще не знает, что сил вернуться обратно ей уже не хватит.

Прямо под ним раскинулась Айса, а на восток от нее лежала багровая пелена, которая скрывала все: и выжженные холмы, странно похожие на холм Айсы, и оплавленные пустоши, и сверкающие самородным металлом рудники, и сотни носильщиков с тяжелыми корзинами на спинах, и рудных тележников, и сполохи зарниц, напоминающих языки пламени на почти уже прогоревших углях, и бескрайнее месиво горячей грязи, в которую обращалась река, иссякая в иссушающем пекле.

С запада Айсу и окрестные поселки подпирала Пуща, которая на самом деле показалась Олфейну просто измученным и озлобленным лесом. И даже дорога, разрезающая предлесье южнее Иски, была видимым, но далеко не самым страшным шрамом на ее теле.

На север уходила узкая полоска безжизненного плоскогорья, отделяющего Погань от Пущи, и тянулась она вплоть до пиков Северной гривы, которая единственная и спасала от Погани и суровую Тарсию, и еще более суровые берега Вельтского моря.

К югу от Айсы, начинаясь едва ли не от подножия городского холма, раскинулось до горизонта прекрасное озеро, которое за сотни лет высохло до илистого дна, схлынуло от древних причалов на десятки локтей вниз и сотни локтей к югу, выжглось дыханием Погани, съежилось и обратилось в гнилое болото. И сама Айса под глазами Рина съеживалась и уменьшалась. Но не потому, что время или Единый стремились и ее сравнять с Гнилью и Поганью, а потому что заселившие волею судьбы каменный бугор люди изрыли его шахтами и катакомбами и, как паразиты, высасывали его силу, которая только и оберегала их же самих от ужасного соседства.

Но даже не это было самым страшным, а проблески и тени, которые кружились невидимым теневоротом вокруг города, бились о его стены, сочились в его мостовые, извергались на его кровли, оставляя туманные мазки тоски и боли. И последний в роду Олфейнов, наследник основателя вольного города, забился в судорогах, словно не витал над ним, а лежал на мостовой. И в ужасе покидающий город люд топтался на нем, не слыша ни криков, ни предсмертного хрипа жертвы.

– Бог мой, – только и прошептал Рин, – дай мне сил и прости мне мои слабости, которые я сам никогда не прощу себе!..

– Ну? – встряхнул Орлик за плечи Олфейна, и тот понял, что лежит на холодном полу, выставив костяной меч вверх перед грудью.

– Упал? – затряс головой Рин.

– Я бы сказал, что плавно опустился, – прищурился вельт. – Уж больно медленно ты падал. Как с головой?

– Побаливает, – поморщился Рин. – У нас получилось?

– У меня – да. – Орлик натянул на плечи рубаху. – Поспеши, лучше пусть судьба гонится за нами, чем мы будем разбирать ее следы.

– А у тебя всегда… получается? – спросил Рин.

– А ты думаешь, что я с каждым ножиком устраиваю подобное представление? – усмехнулся вельт. – Знаешь, у меня хорошая пика, отличный топор, я кое-что повидал в своей жизни, но я пока еще не участвовал в войне. А меч – оружие войны. Хотя и топорик мне пригодится тоже.

– Ты тоже видел? – Рин махнул рукой на запад. – Мне показалось, что я видел войско, там, за дальней заставой. Что это за воины?

– Скамы, – буркнул Орлик. – И не только. Я, правда, ничего такого не видел, но, думаю, что теперь за Айсу взялись всерьез. Никогда такого не было, к примеру, чтобы королевства Скамы объединялись под одной рукой. Никогда не было такого, чтобы тарсы, айги, шиллы и скамы стояли в одном строю. Нам надо спешить.

– Боишься опоздать на войну? – не понял Рин.

– Нет. – Орлик вытянул из-под лежака тяжелую корзину. – Боюсь не успеть к сытному завтраку. Поднимайся! Тебе еще надо примерить кое-какой немудрящий доспех.

– У меня получилось с мечом? – снова спросил Рин.

– Увидим со временем, – буркнул вельт.

– Но он стал частью моего тела? – упрямо сдвинул брови Олфейн.

– Для этого тебе придется еще потрудиться и в первую очередь выжить, – вздохнул Орлик. – Но кое-что ты можешь понять уже сейчас. Прикоснись к клинку.

Рин поднес к глазам меч и вздрогнул – желтоватая плоскость клинка оставалась чистой. Рин провел пальцами вдоль лезвия и затаил дыхание. Меч был теплым.

Почти с раннего утра Джейса бегала по городу, но Рин словно в пепел обратился. Она уже забыла и о запрете отца не уходить от дома дальше трех кварталов, и о том, что Шарб еще с вечера опустошил котелок и пора бы приготовить что-нибудь. Хотя об этом-то она сразу подумала, да голову забивать не стала. Едва глаза протерла, подвесила котел над очагом, вымела комнатушку да смахнула пыль с полок. Тут и вода закипела, а там и осталось всего лишь горсть вяленой ягоды в котел бросить да сыпануть сушеного меда, благо в Храме целый мешочек лакомства в котомку новую сунули. А кроме того, краюху постного хлеба и половину круга твердого сыра. Никак теперь отец голодным не останется – и на зуб бросит, и сладким запьет.