Стеклянный ключ - читать онлайн книгу. Автор: Виктория Угрюмова cтр.№ 75

Тут как раз все более или менее сходится. Интересно другое: кто еще знал о встрече Скорецкого и Мурзакова, кто кровно заинтересован в том, чтобы милиция, официально прекратившая дело и сдавшая его в архив, начала разбираться в нем заново? Кто и зачем послал в качестве свидетеля бывшего сотрудника КГБ Петра Кочубея? И вот еще что: как объяснить не самый важный, но любопытный факт: у Артура нет машины, у него мотоцикл. Трудно представить себе человека, совершившего убийство и разъезжающего ночью, на мотоцикле, с трупом за спиной. Правда, еще сложнее вообразить случайную встречу этих двоих на Трухановом острове, в кустах, под звездами.

И все это вместе никак не вяжется с тем театральным представлением, которое ежедневно разыгрывает очаровательная женщина из известной старинной (как утверждает все тот же компьютер) фамилии; особенно если учесть ее знакомства. Среди близких друзей Татьяны числятся такие бонзы, что вполне вероятно предположить, что некто пытается подобраться к ним столь необычным и мудреным способом.

Николай снова переворошил карточки и принялся выкладывать их в новой последовательности. Что бы он ни придумывал, как бы ни пытался объяснить происходящее, сходилось все, кроме одного. Сама Татьяна выпадала из стройного и логичного расклада, будто и вовсе явилась из другой галактики, а потому живет по совершенно иным законам; и смеется втихомолку над теми несчастными, которые пытаются вписать ее в единственно знакомую им систему.

Уже засыпая, Варчук успел ухватить две параллельные, никак не связанные между собой мысли. Первая: хорошо, что дело уже в архиве, а то бы за него Данила Константинович точно голову с плеч снял. А так можно никуда не торопиться и не наломать в спешке дров. И вторая: Татьяна никогда бы не ссорилась с ним из-за денег и уж наверняка никогда, даже сгоряча, в сердцах, не сказала бы: «Лучше бы тебя, идиота, пристрелили». Этой второй мысли он счастливо улыбнулся и впервые за долгое время заснул спокойно. Сны ему той ночью снились яркие, цветные и веселые, как в детстве, чего не случалось уже очень давно.

* * *

Сидя на пресловутой лавочке, утопающей в объятиях старого и пышного куста жасмина, Трояновский поймал себя на мысли о том, что и в цветущем отрочестве не проводил столько времени под окнами любимой девочки. Во-первых, по той причине, что ни одна знакомая девочка ему настолько не нравилась; во-вторых, потому, что он прежде полагал эти посиделки напрасной тратой драгоценного времени.

— И вот ты уже не знаешь, что тебе делать дома, потому что дома ее нет и никогда не будет, — говорил Артур. — И ты как-то быстро с этим миришься.

— Почему не будет? — чуть ли не вызывающе спросил Андрей.

— А ты сам узнаешь, — усмехнулся невесело его собеседник. — И смиришься, и согласишься. А вот так вот. Потому что такова селяви — вольная транскрипция, конечно. Я ведь поначалу твердил, что это ей просто сплошные тюфяки попадались. Думал, нужна твердая мужская рука. Эх, индюк тоже думал, а потом в суп попал. Сказали бы мне пару лет назад, что я буду вот так мирно беседовать с потенциальным соперником, со смеху бы умер.

— Наверное, я тоже, — согласился молодой человек. — Здесь хорошо. — Втянул пьянящий вечерний воздух. — Давно я так не дышал полной грудью.

— И это правда, — согласился Артур. — Немножко другая планета. Никто не говорит о деньгах, политике, здоровье. Какая-то чудесная жизнь, будто в кукольном домике. Кстати, ты видел Геночкин кукольный домик?

— Нет, не довелось.

— Замечательная штука, редчайшая. Середина прошлого века, кажется. Обязательно попроси, чтобы Геночка тебе похвастался. Это, кстати, ему Татьяна подарила на Новый год, когда узнала, что в детстве у него была такая мечта.

— С ума сойти, — изумился Трояновский. А потом задал немного неприличный, но давно уже терзавший его вопрос. — А ты давно… здесь бываешь?

Артур с наслаждением затянулся сигаретой, помахал рукой, разгоняя дым.

— Очень давно. Правда, был длинный перерыв, по моей собственной глупости. Больше ничего не спрашивай. Когда-нибудь, возможно, когда мы познакомимся поближе и будем сидеть вот так же, на этой самой скамейке, я наберусь смелости и расскажу тебе эту историю. Наверное. Слушай, есть предложение: давай выпьем на брудершафт. А то на «ты» я как-то незаметно перешел, и безо всякого повода. Успокой уж мою совесть.

— Хорошее предложение, — легко согласился Андрей. — Ну, за знакомство.

Они извлекли из-под скамейки бутылку с коньяком, наполнили бокалы, но тут к ним быстрым шагом приблизилась тень, при ближайшем рассмотрении закутанная в Липину шаль. Тень несла свечу, закрывая рукой крохотный огонек.

— Молодые люди, фу, как не стыдно, — укорила она голосом Олимпиады Болеславовны. — Вечер прохладный, бокалы остыли. А подогреть? Я вам не помешаю? А то Капа, бедняжка, уже заснула.

И Липа извлекла из кармана пузатый серебряный бокальчик. Тем временем Андрей прогрел над свечкой бокалы для себя и Артура. Липа протянула ему свой.

— Андрюшенька, не в службу, а в дружбу.

Выпили, помолчали.

— Поздно уже, — заговорил Трояновский пару минут спустя, — надо бы ехать, но…

— Не хочется?

— Никогда бы не поверил, что могу сидеть вот так и любоваться звездами и цветами. И преданно ждать почти незнакомую женщину, потому что…

— …без этой женщины все остальное вдруг стало пресным, — подхватил Артур, — бесцветным и потеряло смысл. Помните, Олимпиада Болеславовна, сколько времени я просиживал на этой скамейке?

— Жалеете? — спросила Липа.

— Нисколько. Умирать стану, а это время я вспомню как самое счастливое. И то сказать — столько прекрасных минут, проведенных в вашем обществе.

— Льстец, — махнула сухонькой ручкой Липа. — Если раздумаете ехать домой, то комнаты для гостей свободны.

— Спасибо, — сказали они дружным хором.

— Ну, сидите, сидите. — И почтенная дама отправилась отдыхать.

— А кого тебе Татьяна напоминает? — внезапно спросил Трояновский.

— В смысле? — уточнил товарищ по несчастью.

— Цветок, птицу, кошку, тигрицу? Кого-то еще?

— Воду, — не задумываясь ответил Артур. — В какой сосуд ее ни налей, она тут же принимает новую форму, легко и безболезненно. И в любой форме остается водой и ничем иным. И без нее нет жизни.

— Ты поэт? — подозрительно уточнил молодой человек.

— Мне очень хорошо и бесконечно больно. Говорят, что стихи так и пишут. Из счастья и боли…

— А мне страшно, — признался Трояновский. — Потому что я тебя слишком хорошо понимаю.

* * *

— Да! Слушаю! — сказал в трубке сердитый голос.

— Здравствуй, это я, — улыбнулась Тото.

— Привет, — значительно мягче ответил Говоров.

— Ты не занят? Ты не мог бы за мной заехать в течение часа?