Голубая кровь - читать онлайн книгу. Автор: Виктория Угрюмова, Олег Угрюмов cтр.№ 49

Оборванные, грязные, потерявшие человеческий облик, люди шли на приступ бывшей твердыни аухканов. И им, людям, было уже все равно, какой ценой достанется победа.

Потому что люди могут забыть себя во имя любви, но гораздо чаще забывают себя в ненависти.

Он стоял рядом со своими воинами, готовясь дорого продать жизнь.

Боги Рамора уже не участвовали в битве. Они трусливо прятались за спинами смертных после того, как пали в сражении с Шисансаномом неистовая Стифаль, мудрый Ратам, Липерна, повелитель голода Руад и охотник Адгас, а также множество младших божеств и порожденных ими чудовищ.

Суфадонекса и Ягма зализывали многочисленные раны и больше не решались вмешиваться в противостояние людей и аухканов. Впрочем, все уже было ясно — люди подавили клешнеруких не умением, а числом.

Рамор должен был остаться во власти прежних хозяев.

Но Он все еще был жив, и это значило, что у него есть выбор…

— Я все еще жив, и это значит, что у меня есть выбор, — обратился Аддон к Эрвоссе Глагирию.

Тот стоял у ручья, печально склонив на плечо седую голову, и разглядывал плывущие по прозрачной воде лепестки.

Лепестков было много, и все они были свежие, розовые, будто выше по течению кто-то сыпал их из бездонного мешка.

Это было красиво.

— Ты думаешь, что у тебя есть выбор, — мягко поправил он Кайнена. — Такие сильные и неукротимые люди, как ты, или твой Руф, или прелестная Уйа, все время стараются принять верное решение, сделать шаг в ту или другую сторону, положить на чашу весов что-то настолько тяжелое, чтобы оно перевесило все остальное. Вы не сможете смириться с неизбежностью.

— Это правда, — согласился Аддон.

— Я восхищаюсь вами, но не уверен, что вы не находитесь в плену иллюзий. Возможно, боги давно предугадали каждый ваш шаг, расписали все роли и теперь вы — не более чем игрушки в их руках. Не стану отрицать и того, что бессмертные тоже могут оказаться всего лишь слепцами, ведомыми неведомо кем и неведомо куда.

— Допускаю, что ты прав, — глухо произнес хранитель Южного рубежа. — Но это не значит, что я перестану сопротивляться. Особенно после того что услышал от тебя и Каббада в последнее время. Даже если мне не суждено ничего изменить, я все равно буду пытаться изменить судьбу — и в лучшую сторону.

Если я правильно тебя понял, то нас в скором времени ждет возвращение клешнеруких. И все, что я видел и слышал, только подтверждает твой рассказ: пришло время, и нынешнее поколение должно рассчитаться за содеянное предками.

Я бы предпочел, чтобы все было иначе, но не получится, правда? И я вовсе не хочу, чтобы люди погибали из-за распрей, которым столько ритофо, что само небо не древнее их. Мне жаль аухканов, не научившихся любить, но это не причина, по которой их потомки могут спокойно убивать моих соплеменников. Я сотру чужаков с лица земли. :А если не смогу этого сделать, то по крайней мере приложу все силы.

И мне плевать, что думают по этому: поводу наши боги — им придется принять мою сторону. Вот у них как раз нет другого выбора.

— Боги мстительны и могут покарать тебя за непокорность, — предупредил старик.

— Пусть попробуют. Мне все еще есть что терять, но я уже устал бояться. Я дважды умер: один раз вместе с Либиной, другой — вместе с Руфом, которого любил не за то, что он был загадкой или разгадкой тайны.

— Ты смел, — улыбнулся старик. — Ты отважен и упрям. Возможно, у тебя получится то, что не вышло у меня. Во всяком случае я желаю тебе удачи. Возвращайся домой и принимайся за дело — у тебя много работы, а времени совсем мало. Эта история уже началась, пока ты странствовал в поисках моей обители.

— Скажи мне что-нибудь, — попросил Аддон. — Самое простое и самое важное — не про судьбу и предназначение, а толковое. Понимаешь?

— Представь себе, — потрепал его по плечу Глагирий. — Слушай же: в самом скором времени Га-зарра будет провожать в последний путь царя Баадера Айехорна. Нужно ли подробно рассказывать о последствиях этого события?

— Нет. Он… Ему будет больно?

— Вовсе нет, царь Баадер умрет легко, быстро и с улыбкой на устах. Любому можно пожелать такой смерти.

Хочешь знать еще что-нибудь?

— Как там Либина? — неуверенно произнес Кайнен, не слишком рассчитывая на ответ. — В царстве Ягмы ей очень одиноко?

— Твоя жена не отправилась к мрачному Ягме, — проговорил старик, отворачивая лицо. — За нее очень просили. Ей не одиноко, она счастлива и может спокойно ждать тех, кого любит. Но большего я сказать тебе не могу.

— А большего человеку и не надо. Старик повернулся и пристально посмотрел ему в глаза…

Это была невыносимая боль: он мечтал только о том, чтобы она прекратилась. Тускло блестящие кривые клыки распахнулись — и это было похоже на улыбку Смерти, но он уже не чувствовал страха. Высшим милосердием представлялся ему этот последний удар.

На месте правого бока и руки зияла отвратительная рана, и дико болели несуществующие уже пальцы, оставшиеся где-то там, внизу, вместе с верным раллоденом.

Ни одного выжившего из всего отряда, который вместе с ним карабкался на этот злополучный холм…

Что же он медлит?!

Но клешнерукий внезапно сомкнул клыки и осторожно опустил его на землю.

И прямо над ним — он уже почти ничего не мог разглядеть за кровавым маревом — глаза в глаза… Руф!!! Сын мой!

Ледяная ладонь ложится на лицо…

— Благодарю тебя.

И Кайнен низко склонился перед старцем Эрвоссой Глагирием.

Они являлись в его сны, словно в свою вотчину, будто хотели о чем-то спросить, напомнить, предупредить.

И постепенно эти сны становились реальнее и ближе, чем вся его предыдущая жизнь. Явь и сон менялись местами, и временами ему казалось, что ничего, кроме сновидений, вообще не было. А может быть, не было и его и это всего лишь чьи-то яркие грезы, где бьется пойманной рыбиной отдельная мысль, получившая чуть больше свободы, чем все остальные?

Иногда ему казалось, что если он откроет глаза, то увидит уже не привычного себя в привычном окружении, а кого-то совершенно незнакомого, в незнакомом месте и неведомо в каком времени. ..

Руф открыл глаза.

Это далось ему нелегко, будто он поднимал не веки, а отяжелевшие кровоточащие обрубки, и каждый миг отзывался в нем острой болью, непривычными ощущениями и — удивлением.