Некромерон - читать онлайн книгу. Автор: Виктория Угрюмова, Олег Угрюмов cтр.№ 71

Часть любой административной машины не служит решительно ничему. Это красота в чистом виде.

Жорж Элгози

Ладно, не до них. Я сдаюсь, и давай-ка, брат, брататься, потому что вот эти…

— Пуцки-муцки, — подсказал Зелг.

— …как-то нехорошо выглядят. Нужно принимать решительные меры.

— Ваше величество, — позвал короля черный кожаный халат.

И король чуть было снова не подпрыгнул от неожиданности. Но все же монарха Тиронги вышколили на «отлично», он расплылся в милостивой улыбке, а «чуть» вообще не считается.

— Да, сударь.

— Я хочу уточнить, отчего пришли сдаваться вы, а не генерал Галармон или граф да Унара. Или кто там еще?

— Сам диву даюсь, — честно признался Юлейн, мирясь с существованием халата. — Граф куда-то запропастился. Бурмасингер по-отечески удерживает ополчение и стражников от паники и суицида. Маркиз Гизонга впал в ступор: ваши люди захватили армейскую казну. Он из-за рупезы удавится, а тут такая прорва денег пропала. — И добавил ревниво: — Мне на паялпу и гроша не дал, а у самого, оказывается, вон сколько было. А генерал…

— Ваше величество! Ай, отцепись, тень! Ваше!.. Ай-ай! Спасайте! Караул! Ваше величество!

— А это мой верный дворецкий Гегава, — безмятежно пояснил король. — Чем-то, вероятно, взволнован.

— Будешь взволнованным, когда тебя пытаются поглотить, а твой монарх убрел во тьму и туманы тоскливых полей, — позволил себе недопустимую прежде фразу запыхавшийся дворецкий.

— Куда убрел? — заинтересовался Юлейн.

— Во тьму и туманы тоскливых полей, ваше величество. Поэма Сюказима Сладкоголосого «Дым и слава». Станца шестнадцатая.

— То-то я думаю, знакомые слова.

— Ваше величество, нужно куда-то бежать, спасаться или категорически и в корне менять сложившееся положение. Генерала Галармона пытается сожрать какая-то призрачная тварь. — И, обернувшись к Зелгу, укоризненно добавил: — Стыдно, господин Череп, так поступать. Выиграли битву, и давайте как-то дипломатически все решать. А вы тут всякой монструозности напустили.

— Это не мое, — слабо оправдывался Зелг, пытаясь сообразить, за что его обозвали черепом. — Уверяю вас, что я че имею к этому никакого…

Наконец его осенило, и он поднял забрало на своем двурогом шлеме.

— Какая прелесть, — восхитился король. — А я думал, это твоя природная морда. То есть лицо, конечно, лицо, я хотел употребить именно слово «лицо»… Стильная штучка. Я бы тоже такой носил.

— Вашему величеству, — строго заметил дворецкий, готовый отдать жизнь за свои принципы и дворцовый этикет, — этот кошмар носить недопустимо.

— Вот! — воскликнул Юлейн. — И так всегда! Развестись недопустимо, череп носить недопустимо. Угнетают на каждом шагу и при этом называют это безобразие абсолютной королевской властью. Хорошо устроились! Бежим уже, а то я еще и без генерала останусь. А он хороший.

— Не допущу! — взревел Такангор. — Действительно, хороший генерал, я бы с ним еще повоевал! Вперед, все за мной.

— Я бы посоветовал вашему величеству оповещать войска о своем приближении, а то они возомнят, что это новая атака, — вкрадчиво сказал халат.

— Брысль! — завопил Карлюза, понукая ослика двигаться, и в движение пришло всё и все: армия Кассарии, Зелг, Думгар, остальная свита, король Юлейн и даже авантажный дворецкий.

Что дало Карлюзе возможность впоследствии написать, что заклятие «брысль» действует также на королей и их строгих попечителей, запрещающих королям носить стильные штучки, по каковой причине его стоит предлагать потомкам за крупное прижизненное вознаграждение.

* * *

— Какая вы прелесть, граф, просто невозможно на вас сердиться, — сказал Генсен, с любопытством разглядывая прореху в плаще.

В его груди по самую рукоять, украшенную каббалистическими письменами, торчал кинжал, который вонзил да Унара несколько мгновений тому.

Когда вельможа пронзил клинком короля Бэхитехвальда, он явственно услышал треск рвущейся ткани, ощутил сопротивление странного вещества, но отнюдь не живой плоти и не заметил никакой очевидной реакции врага человеческого. Кроме последующего любопытства.

— А я все жду, когда вы наброситесь на меня, как героические братья-маньяки Пазизолисы на тирана Виндовласа. Неужели, думаю, он обманет мои ожидания? Нет, не обманули. Точно все рассчитали, браво, аплодисменты. Только вот жечь меня не стоило. Испортили хороший плащ. Ему не более девяти веков, его еще носить и носить.

Генсен махнул рукой, и его одежда приняла прежний вид. Заодно и кинжал растаял, как сосулька под лучами майского солнца.

Граф упорно молчал.

— А вы, оказывается, порядочный и честный человек, друг мой. Нет, я знал, что именно такой, но до какой степени. Что за буря чувств, что за благородные порывы. Нет-нет, я вовсе не копаюсь в ваших мыслях и чувствах без разрешения, просто они настолько яркие и сильные, что заполонили все вокруг.

Ах, друг мой, как это все грустно и несправедливо. Не первый раз, увы, случается эта история. И не первый раз я убеждаюсь в том, насколько бессмысленны все попытки изменить неизбежное. Граф, вы же мудрый человек. Вы же не бросились бы грудью останавливать лавину или перекрывать бешеный горный поток. Отчего же вы все, наивные глупые герои, спохватываетесь в последний миг и пытаетесь принести себя в жертву на алтарь отечества? Кому вы нужны в качестве жертвы? Неужели вы думаете, что ваша смерть отменит грядущее! Да что она значит — ваша жалкая смерть.

Простите меня за поэтику, но во время снегопада, что идет неделю подряд, не выпадает столько снежинок, сколько жизней я отдал Бэхитехвальду.

Вы что-то сказали? Нет? Ну, молчите, молчите.

Думаете, что ваша душа успокоится самопожертвованием: я это горе навлек, я за то и расплачусь? Неразумно. Вроде как одолжить телегу золотых… как их у вас там называют? — рупез? А пытаться отдать последнее, что имеешь, — одну медную монету. Оно, может, величественно и благородно, но нечестно. Потому что долг все равно не оплачен.

А я бы хотел подружиться с вами. Я ведь один совершенно, на гребне могущества и власти. Мне одиноко порой, поверьте, любезный граф. Сколько раз я пытался выделить и приблизить к себе одного, самого достойного, но беда всех достойных в том, что они стремятся оставаться таковыми до последнего.

Вот парадокс, друг мой. Если бы вы стали предателем, возможно, я бы вас и сам уничтожил. А так — я стану скорбеть о вашей судьбе, но ничем не помогу. Да вы и не примете ее, этой помощи. Прав я?

— Правы, — глухо ответил да Унара.

— Не ломайте голову, я бессмертен, ибо не рожден. Я вечен. Нет, и мечом бы не помогло. И топором. И утопить тоже не получится. Какой вы, в сущности, ребенок, граф. Вы решите, что я лукавлю, но я и на самом деле не знаю способа отправить меня в иной мир. Да что я? Я ведь и теперь там нахожусь.