Логорея - читать онлайн книгу. Автор: Ник Хорнби cтр.№ 16

Как бы то ни было, в жизни Дэвида Копперфилда всегда находятся мгновения, когда он может с сожалением и трепетом задуматься о прошлом. В книге особое место занимают воспоминания, а в собственном жизнеописании всегда смешиваются воспоминания и вымысел. Диккенс мастерски использует это смешение, ни один его роман не вызывал у меня столько эмоций. А еще в «Дэвиде Копперфилде» мне показалось необычным, как тонко очерчены некоторые персонажи и их отношения. Диккенс вряд ли тяготеет к сложности, но иногда одна побочная сюжетная линия накладывается на другую, один второстепенный персонаж на другого, и так до тех пор, пока повествование не потребует дальнейшего развития основной сюжетной линии. Но есть в романе и допущение, причем в самом современном смысле, что люди в браке могут быть несчастны, а еще герои Диккенса чувствуют ту безымянную тоску, которую стоит ожидать от апдайковского Кролика Ангстрома, а не от того, кто полромана распивает пунш с мистером Микобером. Диккенс, конечно, находит викторианское средство от болезни XX века, но все же... Среди пометок, сделанных перед написанием этой колонки, я обнаружил фразу «Он с другой планеты», в то время как Дэвид Гейтс в предисловии вопрошает: «Он марсианин?» А ведь некоторые его не ценят. Находятся и такие, кто называет его «худшим писателем за всю историю английской литературы». Ну да, конечно. Можете поверить им, а можете встать на сторону Толстого, Питера Акройда и Дэвида Гейтса. Ну, и я там же. Выбор за вами.

С тех пор, как я начал писать эту колонку, со мною такого не было: дочитав книгу, я испытываю горечь утраты, я по всем ним скучаю. Давайте не будем лукавить: обычно, дочитав книгу, вы с радостью ставите для себя очередную галочку, но в этом месяце я жил в другом мире, полном незабываемых, удивительных и необычных людей, в мире смеха (надеюсь, вы знаете, как смешно пишет Диккенс) и историй, следить за которыми – одно удовольствие. Боюсь, мне какое-то время будет непросто читать сжатые, обрезанные и обглоданные до костей книги.

ОТРЫВОК ИЗ «ДЭВИДА КОППЕРФИЛДА» ЧАРЛЗА ДИККЕНСА

Пер. А. В. Кривцовой и Евгения Ланна

В эту лавчонку, низенькую и маленькую, которую скорее затемняло, чем освещало завешенное одеждой оконце, я вошел, спустившись на несколько ступеней, вошел с трепещущим сердцем и отнюдь не почувствовал успокоения, когда из грязной конуры позади лавки выскочил безобразный старик, обросший щетинистой седой бородой, и схватил меня за волосы. На вид это был ужасный старик в омерзительно грязном жилете, и от него несло ромом. В каморке, откуда он вышел, стояла кровать, покрытая измятым и рваным лоскутным одеялом, и было еще одно оконце, за которым виднелись все те же крапива и хромой осел.

– Ох, что тебе нужно? – скривив рот, спросил старик злобным, хнычущим голосом. – Ох, глаза мои, ноги мои, руки, что тебе нужно? Ох, легкие мои, печень, что тебе нужно? Ох, гр-ру, гр-ру!

Я пришел в такой ужас от этих слов – в особенности от последнего, непонятного и произнесенного дважды, которое звучало так, словно у него в горле была трещотка, – что ничего не мог ответить. Тогда старик, все еще держа меня за волосы, повторил:

– Ох, что тебе нужно? Ох, глаза мои, ноги мои, руки, что тебе нужно? Ох, легкие и печень, что тебе нужно? Ох, гр-ру!

Это слово он выкрикнул столь энергически, что глаза его чуть не выскочили из орбит.

– Я хотел узнать, не купите ли вы куртку, – дрожа, пролепетал я.

– Ох, посмотрим эту куртку! – крикнул старик. – Ох, сердце мое в огне, покажи нам эту куртку! Ох, глаза мои, ноги мои, руки, подавай эту куртку!

Он выпустил мои волосы из своих трясущихся рук, похожих на когти огромной птицы, и надел очки, которые отнюдь не украсили его воспаленных глаз.

– Ох, сколько за эту куртку? – крикнул старик, предварительно осмотрев ее. – Ох... гр-ру!.. Сколько за эту куртку?

– Полкроны, – ответил я, немного оправившись.

– Ох, легкие мои и печень, нет! – крикнул старик. – Ох, глаза мои, нет! Ох, ноги мои и руки, нет! Восемнадцать пенсов. Гр-ру!

Каждый раз при этом восклицании его глазам, казалось, грозила опасность выскочить из орбит, и каждую фразу он произносил нараспев, словно на какой-то мотив, всегда один и тот же, больше всего, пожалуй, напоминавший завывание ветра, которое начинается на низких нотах, потом взбирается все выше и, наконец, снова замирает, – другого сравнения я не могу подыскать.

– Ну, что ж, я возьму восемнадцать пенсов, – сказал я, радуясь заключению сделки.

– Ох, печень моя! – воскликнул старик, швырнув куртку на полку. – Ступай вон из лавки! Ох, легкие мои, ступай вон из лавки! Ох, глаза мои, ноги мои и руки... гр-ру! денег не проси! Давай меняться.

Никогда в жизни, ни до, ни после этого, не был я так испуган; все же я смиренно сказал ему, что мне нужны деньги, а все остальное мне ни к чему, но, если ему угодно, я готов подождать денег на улице и торопить его не собираюсь. Затем я вышел на улицу и уселся в углу, в тени. Здесь просидел я много часов, тень уступила место солнечному свету, солнечный свет снова уступил место тени, а я все сидел и ждал денег.

Полагаю, среди подобного рода торговцев не нашлось бы второго такого сумасшедшего пьяницы. Что он хорошо известен в округе и про него идет молва, будто он продал душу дьяволу, это я скоро понял благодаря визитам, наносимым ему мальчишками, которые все время вертелись около лавки и разглашали эту легенду, требуя, чтобы он принес свое золото.

– Не прикидывайся, Чарли, сам знаешь, что ты не бедняк! Тащи-ка сюда свое золото! Тащи золото, за которое продался дьяволу! Живей, Чарли! Оно зашито в тюфяке! А ну-ка, вспори тюфяк и дай нам немножко золота!

Эти выкрики и многочисленные предложения одолжить ему для этой цели нож приводили его в такое исступление, что в течение целого дня он то и дело выбегал из лавки, а мальчишки то и дело пускались наутек. В ярости своей он иной раз принимал меня за одного из них, бросался ко мне с пеной у рта, словно хотел разорвать на куски, потом, узнав меня в последний момент, нырял в лавчонку и, судя по звукам, доносившимся оттуда, валился на кровать и орал как безумный, распевая на свой лад «Смерть Нельсона» и вставляя перед каждым стихом «ох!», а в промежутках бесчисленные «гр-ру!». В довершение всех бед мальчишки, заметив, с каким терпением и настойчивостью я, полуодетый, сижу у лавки, установили мою связь с эти заведением, принялись швырять в меня камнями и весь день жестоко меня обижали.

Старик делал немало попыток вынудить у меня согласие на мену: то он выходил с удочкой, то со скрипкой, то с треуголкой, то с флейтой. Но я уклонялся от всех предложений и продолжал сидеть, охваченный отчаянием, всякий раз со слезами на глазах умоляя его отдать мне деньги или вернуть куртку. Наконец он начал выплачивать мне по полпенни, и прошло добрых два часа, прежде чем у меня постепенно набрался шиллинг.

– Ох, глаза мои, ноги мои и руки! – после длинной паузы воскликнул он тогда, с отвратительной гримасой выглядывая из лавки. – Уйдешь ты, если я дам еще два пенса?