Такое? В Милмуте?
— «Сиреневый люкс», мисс.
Она дала ему чаевые.
— Вы очень добры, мисс. У вас будут какие-нибудь пожелания?
— Спасибо, не сейчас. В котором часу ужин?
— Мы начинаем подавать ужин в семь тридцать, мисс.
Дверь за носильщиком бесшумно закрылась.
Оставшись одна, Шелли с любопытством осмотрелась. Такого потрясающего помещения она еще не видела — а ведь ей подобное не в новинку. Огромный лиловый ковер, мягкий, как будто бархатный. Обширная кровать, наполовину скрытая тяжелыми занавесками в сиреневых тонах. В цветовую гамму вписывались и шторы возле колонн, стоявших у высоких, от пола до потолка, окон.
А пейзаж…
Шелли подошла к окну и с радостью увидела прекрасную панораму Ла-Манша, от которой у нее перехватило дыхание. Как она могла забыть, насколько изумительно могут выглядеть ее родные места?
В ванной комнате она обнаружила старомодную ванну размером с небольшой бассейн. Вот что ей сейчас нужно больше всего на свете! Она открыла краны, добавила в ванну ароматической эссенции и стала раздеваться под шум воды. Белое кружевное белье, приобретенное в Милане, она бросила на пол, подумав при этом с досадой, что отныне ей предстоит тратить деньги на более существенные вещи.
Когда ванна почти наполнилась, Шелли улеглась в нее, погрузилась в клубы пены и отдалась наслаждению, которое доставляла ей шелковистая, ласковая, теплая вода.
Она вымыла голову и вновь легла, чувствуя, что ее тело отдыхает в первый раз с тех пор, как Марко сообщил ей о своей новой любви. Любовь. Страшное слово. Что оно означает? Разрыв, вот его истинный смысл. Ароматное облако окутало ее, веки отяжелели, сон — или что-то очень похожее на сон — нахлынул на нее, и она сдалась.
Она не услышала, как дверь ванной слегка приоткрылась и закрылась вновь после секундной паузы. Тем не менее подсознание ее, должно быть, уловило что-то, так как она открыла глаза и увидела Дрю, который неподвижно стоял и смотрел на нее.
Это было слишком неожиданно и слишком похоже на видение, чтобы Шелли могла как-нибудь отреагировать. Она узнала его, вот и все. Глядя на него, она погрузилась в воду чуть глубже.
Его джинсы, которыми она любовалась на пляже — неужто всего лишь несколько часов назад? — при ближайшем рассмотрении выглядели еще лучше. Мягкая голубая ткань туго обтягивала бедра и плавно спускалась к щиколоткам.
Она подняла глаза и увидела, что простая белая футболка идеально облегает его крепкий торс.
Утомление и теплый пар убаюкали ее. А теперь влажное облако обострило ее чувственность. Сапфировые глаза смотрели на нее с немым вопросом.
— Дрю! — выдохнула она.
— Привет, Шелли.
Она погрузилась еще глубже, так, чтобы округлости ее грудей оказались прикрыты белыми островками пены.
— Что ты здесь делаешь? — прошептала она, не понимая, почему не кричит и не велит ему выйти.
— Честно? Я думаю, что именно находится под этими пузырями. — Его губы сжались. — И сознаю, что никогда не видел тебя обнаженной. Ты понимаешь, Шелли, о чем я? Это же невероятно, если вдуматься.
Вожделение проделало путь от кончиков грудей вниз, туда, где сладостная пульсация начинала сводить ее с ума.
— Дрю…
Это должно было прозвучать как протест; почему же у нее вышло нечто вроде тихой, но отчаянной мольбы?
— Понятно, в купальнике я тебя видел много раз, — спокойно добавил он. — А один раз — только один — ты была на пляже без лифчика. Помнишь, Шелли?
Разумеется, она помнила. Разве могла она забыть? Но очень давно она не позволяла себе вспоминать о чем-либо, что происходило в тот день. Она покачала головой.
— Н-нет. По-моему, нет.
— Тогда позволь освежить твою память.
— Дрю…
— Тебе было семнадцать лет. — Его низкий, властный голос подавил ее слабую попытку возразить. — Кончалось долгое, изнурительное лето, как раз после этого я подался из Милмута. Помнишь? Было так жарко и тихо, что каждый твой вздох обжигал горло. Ты с двумя подругами загорала за скалами там, у маленькой бухты. Теперь вспоминаешь?
Она кивнула; несмотря на влажный воздух, ее губы пересохли настолько, что она была не в силах говорить.
— Вы все разделись и остались в одних трусах. У тебя трусы были из золотистой ткани, из-за чего они казались блестящими и твердыми. Они застыли на тебе как патока. Кожа у тебя блестела, вот как сейчас. Мягкие светлые груди и крепкие розовые бутоны на них…
— Пожалуйста, Дрю… — удалось ей выговорить.
При этом она спросила себя, знает ли он, что эти бутоны и сейчас твердеют под пенным покрывалом.
— Я долго бежал и обливался потом, а когда увидел, как ты лежишь на полотенце, как ты лениво опустила ладони на лоб, я потерял способность двигаться…
— Дрю, не надо… — Губы Шелли беспокойно зашевелились. — Не надо…
Дрю пропустил ее мольбу мимо ушей и лишь пристальнее взглянул на нее.
— И ты помнишь, что я потом сделал?
— Ты окликнул меня и швырнул мне свою майку, — глухо ответила Шелли. — И велел мне прикрыться.
— Именно.
Он издал удивленный смешок, вспомнив то гипнотическое влечение, которое испытал при виде ее белого тела на фоне более темной горячей гальки. Это влечение заставило его провести в чужих краях куда больше времени, чем он рассчитывал. Ведь он понял, какая опасность исходит от нее — опасность, в которой он не отдавал себе отчета прежде.
Тем не менее чем больше он отрицал этот факт, тем упорнее она продолжала манить его. И все женщины, с которыми он был близок в последующие годы, представлялись его воспаленному мозгу в блестящих золотых бикини.
Он приблизился и присел около ванны, так, что его лицо оказалось на одном уровне с лицом Шелли, и она осознала, что не в состоянии отвести взгляд от его уверенных синих глаз.
— Боже мой, Шелли, каким же дураком я был! Я так заботился о твоей невинности, что позволил ей поработить меня!
— Никто не порабощал тебя, Дрю. Это ты всегда подавляешь.
Он протянул руку, провел пальцем по ее мокрой щеке и ощутил податливый шелк кожи.
— Правда? — медленно переспросил он. — А мне так не кажется. Слишком долго я позволял разуму руководить мной — защищать мою невинную будущую невесту… тогда как она не могла ждать… Не могла дожидаться свадьбы и человека, которому призналась в любви. Ты жаждала секса так страстно, что оказалась готовой отдаться первому встречному. Это так, Шелли?
Шелли склонила голову на край ванны. Она слишком устала, чтобы возражать, ей было слишком хорошо, чтобы двигаться.
— Я больше не могу спорить с тобой, — выговорила она. — Все было не так.