– Да, конечно, и ты понимаешь, что это были не три медведя.
Она огляделась вокруг: все чашки и тарелки, сверкающие чистотой, аккуратно составлены, стулья задвинуты под стол. Сквозь открытую дверь маленькой комнаты, которая служила и кухней и гостиной, Крессида увидела широкую кровать. Она была убрана. Крессиду поразили белые накрахмаленные простыни, стопки мягких однотонных одеял. Эта кровать… Крессида быстро отвернулась.
– Кто же? – спросила она. – Ты?
«И Эбони тоже?» – подумала она уже про себя.
Он кивнул.
– Конечно. По выходным, когда удавалось.
Ее глаза сами собой широко раскрылись. Ей было трудно представить, что Стефано, этот удачливый и крупный бизнесмен, приезжает сюда так часто, как только может. Одно дело – медовый месяц, но то было уже далекое прошлое. Она полюбила сильного и чувственного мужчину, раскрывшегося тогда перед ней. Она полюбила мужчину, а не его власть и деньги, мужчину – без учета его высокого служебного положения и раболепства подчиненных. И тот мужчина существовал только здесь. Она бросила на него взгляд и поняла, что этот дом был его постоянным убежищем. Кого же он привозил сюда с собой?
– И что же ты здесь делал? – спросила она.
Его напряженный взгляд был устремлен на нее.
– Да так, проверял водопровод, газ. – И Стефано нагнулся, чтобы взглянуть на трубу под раковиной. – Недавно у нас случилась протечка.
«У нас».
– Я подожду на улице, пока ты закончишь, – сказала она.
– Как угодно.
Она пошла к деревянной скамейке, когда-то установленной самим Стефано, и села. Взору открывался вид на всю долину. Но даже наслаждаться этим красивейшим пейзажем было невыносимо больно. Она вспомнила, как когда-то они сидели здесь вместе, любуясь закатом. Солнце спряталось за горизонт, набежавший холодок загонял их в дом. Они ужинали и потом со всею страстью занимались любовью. Крессида вспомнила долгие вечера, когда они играли в шахматы или триктрак, вспомнила, как однажды, разомлев от выпитого за обедом вина, они занимались любовью прямо на этой скамейке… Крессида быстро вскочила. Аромат свежего кофе распространился в утреннем воздухе. Она увидела в дверном проеме Стефано.
– Я приготовил кофе.
Она покачала головой. Воспоминания одно за другим пронзали ее точно стрелы.
– Я бы предпочла вернуться на виллу, если ты не возражаешь.
– Нет, я возражаю. Я же сказал, нам надо поговорить.
– Почему здесь?
– А почему нет?
– Потому что…
Но что бы она ни сказала – все равно выдаст себя.
– Крессида, здесь, на вершине горы, тебе придется меня выслушать. Ты не можешь убежать. Здесь нет прислуги, которая бы нас подслушала. Мы совершенно одни.
Но какая-то смешинка в его глазах заставила ее отрицательно покачать головой.
– Если ты думаешь…
– Я привез тебя сюда не для того, чтобы заниматься с тобой любовью. – Его глаза блестели. – Нам пора обсудить некоторые вопросы, которых мы почему-то изо всех сил стараемся избегать.
Было странно слышать его английский с американским акцентом, хотя чему удивляться? Ведь он так много времени провел в Америке, пока учился в университете. А иногда он был типичным итальянцем, даже чересчур итальянцем. Хамелеон.
– Вопросы? Какие, например?
– Садись.
Он указал на скамейку и пошел назад в дом. Спустя несколько минут он вернулся с подносом, на котором стояли кофейник, две кружки и сахарница. Положив сахар в обе кружки, он подал одну Крессиде, потом сел рядом с ней и вытянул свои длинные ноги в выцветших джинсах.
– Так о чем ты хотел поговорить?
– Мы должны обсудить, что будем делать, если ты беременна.
Конечно. Некое неудобство, от которого ему не терпится поскорее избавиться.
– Продолжай, – сказала она. – Я вся внимание.
– Ну что же, мне кажется, речь идет уже не о каких-то предположениях, не так ли, Крессида? Ты сказала доктору, что месячные задерживаются у тебя уже на три дня.
– Да, – ответила она, с ужасом ожидая его реакции.
Она услышала, как он тихо выругался, в темных глазах вспыхнул яркий свет.
– Значит, ты беременна, да? – шепнул он. – Должно быть, так. У тебя не бывает задержек.
Эти несколько слов причинили ей гораздо больше боли, чем все то, что он говорил раньше. Как же хорошо он знает ее! Чувствует ее настроение, сведущ во всех подробностях ее месячного цикла. Но одна загадка все-таки оставалась им не разгаданной. Что она все еще любит его. Эту тайну Крессида прятала в глубине своего сердца.
– Я прав? – настаивал он.
– Да, задержек у меня не бывает.
Он протянул руку, будто хотел дотронуться до нее, но она инстинктивно вздрогнула, одновременно и желая и боясь прикосновения Стефано. Увидев это, он посуровел и засунул руку в карман джинсов. Натянувшаяся ткань еще больше подчеркнула линии его крепких бедер.
Решив больше не возражать, Крессида постаралась хотя бы говорить спокойно:
– Да, конечно, ты прав. Нам нужно обсудить этот вопрос.
Стефано внимательно посмотрел на нее:
– Мы могли бы жить вместе.
Крессиде показалось, что она ослышалась.
– Что?
– Мы могли бы жить вместе, – повторил он. – Рожай ребенка и оставайся со мной.
Это было похоже на ночной кошмар: повторное предложение о замужестве. Деловой тон, каким говорил Стефано, превратил его слова в жестокую пародию на первое предложение, сделанное несколько лет тому назад.
– Как мне тебя понимать? – дрожа, спросила Крессида.
– Это единственное решение. Ты знаешь меня достаточно хорошо, cara, и понимаешь, что я не позволю, чтобы мой ребенок рос будто какой-то ублюдок. – Он с трудом выдавил из себя это слово, унаследованная гордость потомственного аристократа исказила его голос. – Но и другому мужчине тоже не позволю воспитывать его. И ты это знаешь, ведь так?
Да, она знала это.
– Но я не понимаю, как мы?..
– Мы не станем повторять ошибок прошлого. У тебя будет полная свобода продолжать свою карьеру, но жить ты будешь со мной и с ребенком. Ты ведь видела, что мы можем жить в относительной гармонии, и ради нашего ребенка мы должны постараться.
– Ты говоришь так хладнокровно, – прошептала она, вспоминая слова любви, которые он говорил, делая ей предложение выйти за него замуж. – Больше всего это похоже на заключение сделки.
– Но это как раз то, что и будет, Крессида. – В его голосе слышалась ирония. – Многие счастливые супружеские пары начинали именно так. И давай не будем забывать, – закончил он с горечью, – что и раньше у нас далеко не все шло гладко.