– Ну и что? – прервала я ее плавный
рассказ. – Подумаешь, годок-другой с ненормальным помучилась, зато сколько
всего получила. Небось и диссертацию защитила. Другие знаешь как за такое
вкалывают? Некоторые между прочим, с алкоголиками всю жизнь живут!
Женщина возмущенно фыркнула:
– Не перебивай, это только присказка,
сказка будет впереди. У Павловского знаешь как в лаборатории заведено? Он тебе
кусочек – ты ему всю жизнь взамен. Там так – либо верно служишь, либо с землей
сровняют. Видишь, что со мной сделали? Из лаборатории выгнали, стала на другое
место работы устраиваться – везде отлуп. Алик предупредил, чтобы меня не брали.
А он в экономике бог и царь, никто ругаться не станет. Еле-еле в школу
пристроилась, так и оттуда попросили. Теперь квартиру продаю.
И она вновь плеснула в стаканчик водку. “Сама
ты хороша, пьянчуга”, – подумала я, глядя, как Вика меланхолично жует кусок
засохшей горбушки, и спросила:
– Что же такое ты сделала Павловским?
Женщина вздохнула.
– Непокорность проявила. Сначала, как все,
на посылках была: принести, постирать, приготовить. А потом Виолетта звонит и
плачется: “Дорогушень-ка, такое несчастье случилось”.
Оказывается, Светка стала истицей в судебном
процессе. Продала квартиру, а деньги ей не отдали, “кинули”. Мошенника поймали,
и он пошел под суд. Теперь нужен человек, характеризующий подследственного с
плохой стороны.
Вика согласилась стать лжесвидетельницей, и
Виолетта дала выучить текст показаний. Женщине предлагалось притвориться
соседкой Виноградовых. Якобы однажды вечером зашла к Катюше и увидела у них на
столе пачки долларов, которые пересчитывал Роман. Еще следовало сообщить, что
Рома пьет запоями, бьет мать, ежедневно посещает дорогие рестораны и водит на
дом проституток.
– Постой, – удивилась я, – неужели судья
не заметила, что ты прописана по другому адресу? Вика захихикала.
– Эта змея Виолетта – хитрая стерва.
Велели говорить, что фактически живу рядом с Виноградовыми – снимаю жилплощадь
в соседней квартире.
– И подсудимый не опроверг твоих
показаний?
– Господи, – всплеснула руками
собеседница, – кто же ему поверит, будущему уголовнику? Конечно, сопротивлялся,
чтобы в тюрьму не сесть: на то и расчет был!
Вика покорно вызубрила роль и явилась на
процесс. Вместе с ней выступали еще две “свидетельницы”. И Жанна, и Клара оттарабанили
свои выступления без запинки, Вика же заспотыкалась. Ее поразило, что мошенник
оказался тощим робким мальчишкой. Он даже не удивился, услышав откровения
“соседки”, не говорила ничего и Катюша. Вике стало неприятно, показалось, что
делает какую-то жуткую гадость. Женщина пошла на первый этаж покурить. В
подвале, где стояла урна, никого не было. Вдруг что-то загромыхало, конвойный
провел Рому. Следом бежала Катюша.
– Пожалуйста, – просила она солдата, –
возьмите для него сверточек, тут только покушать, ведь целый день без еды
держат.
– Не положено, – мягко сказал конвойный,
– и не проси, мать, права не имею.
Заклацали замки, раздалось тихое всхлипывание.
Все действие происходило в узеньком темном коридорчике. Вика не видела, только
слышала Катюшу, а та не подозревала, что рядом кто-то был. Внезапно железная
дверь вновь заскрипела и раздался голос конвойного:
– Мамаша, кончай убиваться. Ладно уж,
давай, что у тебя там.
– Булочка, жареная куриная ножка и пакет
кефира.
– А сигареты?
– Он не курит.
– Ох, маманя, – вздохнул конвойный, – тут
все курят, беги до ларька, купи две пачки, да поскорей, а то после конца
процесса сразу в “зак” посадят.
Катюша молнией метнулась наверх, буквально
через пять минут она вернулась. Конвойный вновь открыл дверь и сказал:
– Вот что, мать, не положено все это,
здорово могут мне по рогам настучать, но все равно скажу: нанимай адвоката да
подавай апелляцию. Я знаешь сколько процессов видел? Да и бандюг перевозил
пачками. Сдается мне, твоего подставили по-черному. Доказательств-то никаких, а
дело шьют. Кому-то он дорожку перебежал. Небось уж все до процесса решено. И не
похож парень на мошенника. У меня интуиция, вот гляжу на подследственного и
знаю: виноват или нет. А ты борись!
– Денег где взять, – тихо вздохнула
Катюша, – у Павловских карман тугой.
Конвойный еще понизил голос и почти прошептал:
– Тогда не рыдай, жди спокойно приговора,
сколько ни дадут, хоть двадцатку, не расстраивайся. Езжай в ГУИН и проси, чтобы
отослали в УУ2167.
– Почему? – тоже шепотом спросила Катюша.
– Там начальники сладкие, выкупишь сынка.
Сначала на поселок отправят, потом условно-досрочное оформят, они не гордые.
Знаешь, сколько стоит парня на поселок вывести?
– Что такое “поселок”?
– Ну, без конвоя по городу ходит,
работает на предприятии, а по субботам и воскресеньям домой отпускают, только в
милиции отмечаться надо. Это тебе не зона, почти свобода.
– И сколько такое стоит? – прошелестела
Катя.
– Говорю же, проси в ГУИНе УУ2167, там за
два электрочайника “Тефаль” отправляют, неизбалованные, бедные. У них никто из
серьезных не сидит. Так, за два “Сникерса”. Вот любой подачке и рады.
Катюша сипло забормотала:
– Спасибо тебе, сынок, пойду сегодня к
бабке. Соседка у меня – цыганка – ворожить умеет. Попрошу тебе счастья да
здоровья, а свидетельницам, тем, что Ромку моего сегодня утопили, пусть горе
будет, хуже чем мне.
Вика больше не могла просто слушать сдавленный
шепот и хриплые голоса. У нее нестерпимо заболела голова, затошнило, перед
глазами запрыгали разноцветные круги. Кое-как женщина выбралась на улицу. Утром
не сумела встать на работу – подцепила грипп. Болела долго, около месяца, и от
навестившей ее Жанны узнала, что Роман получил семь лет.
Прошло два месяца. Вика вышла на работу, но из
болячек не вылезала: то поднималось прежде всегда нормальное давление, то
откуда ни возьмись выскакивали фурункулы, то на глазу вырастал ячмень.
Парадоксальным образом точно так же плохо чувствовали себя и Жанна с Кларой. У
одной обнаружилась бронхиальная астма, другая угодила в больницу с приступом
холецистита. Светлана Павловская, кричавшая на всех углах о невероятной
бедности, купила трехкомнатную квартиру.