Парижские бульвары - читать онлайн книгу. Автор: Роксана Гедеон cтр.№ 17

Дрожи, тиран! И ты, предатель,

Переползавший рубежи,

Ты, подлых замыслов создатель,

Перед расплатою дрожи!

Любой из нас героем будет,

А если первые падут…

Я пошла быстрее, и песня больше не преследовала меня. Когда я проникла через тайную калитку в сад Тюильри, я уже знала, что батальоны мятежных марсельцев и парижан стоят на площади Карусель, у самых подступов к дворцу.

4

Часы показывали полвосьмого утра, и меня окружала такая пронзительно-тревожная тишина, что хотелось взвизгнуть, лишь бы нарушить ее.

В Тюильри уже не было ни короля, ни его семьи. Вместе с августейшими особами под защиту Собрания ушли гувернантка герцогиня де Турзель с дочерью, принцесса де Ламбаль, несколько верных камеристок и камердинер Лапорт… Нет нужды объяснять, что королева долго не соглашалась на такой шаг. Редерер потратил очень много слов, чтобы объяснить ей гибельность ситуации. «Сударь, – с гневным высокомерием твердила она в ответ, – в конце концов, я больше не хочу унижаться; пришло время положить конец этой неопределенности, пришло время выяснить, кому будет принадлежать власть, королю или повстанцам, конституции или революционерам». Король ничего не отвечал, целиком отдавшись в руки судьбы. Его нерешительность особенно всех угнетала. Наконец, когда площадь Карусель была запружена марсельцами, когда пушки революционеров были установлены на Новом мосту и террасе Фейянов, когда гвардейцы секций Филль Сен-Тома и Пти-Пер окончательно изменили королю, а мятежники подступили к подъемному мосту, Редереру пришлось заявить следующее: «Ваше величество, вам нельзя медлить ни минуты, единственное спасение для вас – укрыться в Национальном собрании». Людовик пытался возражать: «Но ведь на площади Карусель не так уж многолюдно…» «Ваше величество, – отвечал прокурор, – из города идут огромные толпы, у них много пушек». Эти слова Редерера подтвердил чиновник, городской торговец кружевами.

Мария Антуанетта не терпела, когда ей давали советы люди, виновные в ее нынешнем положении. «Замолчите, сударь, – ледяным тоном отвечала она, – у нас же есть люди и оружие». Редерер с притворным сочувствием покачал головой: «Мадам, подходит весь Париж, любое сопротивление невозможно».

И вот они ушли, а я осталась. Осталась потому, что была уверена: в Собрании арестуют и королевскую семью, и всех, кто ее окружал.

За каких-то полтора часа произошло столько событий, что я и вспомнить всего не могла. Командир канониров Лангланд теперь уже твердо заявил, что не станет стрелять по мятежникам. Вспыхнула безобразная ссора, роялисты чуть не затеяли дуэли с канонирами… Правда, стычку удалось прекратить. Потом стало известно, что гвардейцы склоняются к переговорам с мятежниками… Истерично плакали женщины, аристократы, потеряв маркиза де Манда, действовали несогласованно: каждый сам решал, где ему стоять и какой участок защищать…

Я брела по галерее, вспоминая все это. К женщинам мне не хотелось идти. Я наугад распахнула одну из дверей, устало огляделась. Становилось жарко. Чем выше поднималось солнце, тем труднее было дышать. Август выдался засушливым и душным, в комнате было лишь немного прохладнее, чем на улице.

Окно было широко распахнуто, одна из рам была почти выломана. У стены стояли три ружья, лежали коробки с патронами. Я подумала, что, видимо, это помещение лишь недавно покинул один из защитников дворца и, скорее всего, ненадолго. Сейчас он вернется и наверняка прогонит меня к женщинам…

Мне не хотелось думать об этом. Зеркальный шкаф в комнате был распахнут и куча шелков и бархата смотрела прямо на меня. Чьи это платья? Никто бы сейчас не мог этого сказать. Я с любопытством переворошила кучу нарядов… Они принадлежали женщине с тонким вкусом, но какой именно?

И тут я вздрогнула от отвращения за свою одежду, за этот трехцветный пояс, за революционную кокарду, крепко пришитую к платью суконными нитками… Как раньше рабы носили на себе отличительные знаки своего рабства – ошейники и кольца, как и эти тряпки свидетельствовали о моем унижении, липком, противном страхе, который давно уже стал постоянным спутником моей жизни. Я сейчас же переоденусь. Это желание было не просто женским капризом, которыми я вообще не страдала. Я просто хотела избавиться от своего рабства – не только внутренне, но и внешне, хотела сбросить с себя остатки своего позора. Пусть ненадолго, но я хотела хоть чуть-чуть гордиться собой, иметь на это право…

Я быстро стянула с себя все эти лохмотья, протерла губкой лицо, шею и плечи. Белоснежная льняная нижняя юбка была как раз по мне и так душиста, что я невольно прижалась лицом к ее подолу. Было так приятно чувствовать на себе что-то чистое и изящное… Взгляд легко выхватил из вороха одежды необходимые вещи: голубая атласная юбка туго стянула талию, к ней добавились расшитая бисером серебристая вставка и бархатный корсаж яблочно-зеленого цвета, изящно обтянувший грудь. Я осторожно расправила на плечах блестящие венецианские кружева, подняла подол юбки до пояса, чтобы натянуть чулки – поистине великолепные, перламутрового цвета, они были сотканы из тончайшей шерсти ангорских коз и китайского шелка…

Дверь распахнулась. Я так и застыла с поднятой юбкой, с обнаженными до бедер ногами – застыла потому, что узнала во входившем офицере маркиза де Лескюра.

– Это вы? – почти раздраженно произнес он.

Не отвечая, я поспешно спряталась за дверь шкафа и быстро натянула чулки.

– Ради Бога, мне просто некуда было пойти…

– Сейчас не время для нарядов, неужели вы не понимаете? Как вы могли прийти сюда? Сейчас начнется пальба, санкюлоты уже совсем близко, только что отдан приказ швейцарцам сосредоточиться во дворце…

Мне не нравились эти упреки, и я равнодушно молчала, поднимая на затылок распустившиеся волосы. Среди одежды был флакон розмариновых духов, и я надушила ими локоны. Черт побери, если мне действительно суждено сегодня умереть, то я умру красивой. Санкюлотам будет жаль перерезать горло такой привлекательной женщине – если только они вообще способны воспринимать красоту. Впрочем, в глубине души я никак не могла поверить, что могу умереть…

– Хотите, я буду помогать вам, маркиз?

– Вы? В этих-то кружевах?

– Да, в этих кружевах. Не думаю, что в них я стала хуже или неловче. К тому же я ни за что не уйду отсюда к женщинам.

– Почему?

– Их истерики и меня настраивают на истерический лад. Он смотрел на меня так, словно пренебрегал моей помощью, относился к моим возможностям с известной долей презрения. Я нахмурилась.

– Что, разве вам не нужен помощник, чтобы перезаряжать ружья?

Он долго молчал, перетаскивая с кровати тюфяки и подушки и закладывая ими амбразуру окна. Грохот барабанов, доносившийся с площади Карусель, как будто стал тише.

– Будет жаль, если вас убьют, – довольно равнодушно сказал он. – Я уже готов к смерти, а вы?

– Не пугайте меня. Мне много раз в жизни казалось, что я умру от страха, но я до сих пор жива…