Великий страх - читать онлайн книгу. Автор: Роксана Гедеон cтр.№ 35

Не желая верить этому, я еще раз взглянула ему в лицо. Без сомнения, он спал. Спокойно и безмятежно.

Он не понял ничего из того, что я пережила!

Пораженная, я упала на спину, закрыв глаза локтем. Я не знала, что и подумать. Кажется, только что Франсуа чуть было не сходил с ума во время совокупления, дрожал, вибрировал от страсти в моих объятиях, и я чувствовала себя самой великой обольстительницей всех времен и народов. И вот, когда я была исполнена сознанием такого упоительного величия, он вдруг откинулся и заснул, не сказав мне ни единого слова. Меня охватили сомнения. Может быть, я сделала что-то не так? Может быть, я только вообразила, что он наслаждался? Может быть, он вообще только разыгрывал меня?

«Какой кошмар, – подумала я. – Как было бы просто разуверить меня и избавить от таких сомнений… А теперь я останусь недовольной и ворчащей. Даже если он сделал это без умысла, его поведение – самое худшее, что может испытать женщина. А ведь я была так счастлива пережитым наслаждением, счастлива и горда тем, что дала наслаждение ему. И как обидно, что Франсуа даже не попытался показать, что он ценит мое желание понравиться. Более того, он даже не показал, ему-то понравилось или нет!» Мне не оставалось ничего другого, как лежать и чувствовать себя последней шлюхой, думая, стоило ли все это делать.

Совершенно неожиданно у меня возникло нелепейшее чувство вины. Я совершила грех, вот мне и наказание. Черт побери, промелькнула у меня мысль, Франсуа обошелся со мной, как с парой грязных носков, которые можно откинуть и не обращать больше на них внимания. Чувство вины во мне все усиливалось, я начала думать, что, наверное, Маргарита была права; в конце концов, любовь в постели – это скверное и грязное дело. Должно быть, это так, если все кончается так грубо и безразлично…

Чтобы сдержать слезы разочарования, я уткнулась лицом в подушку. Франсуа просто ужасен. Почему, черт побери, он спит? Конечно, он устал, но он, без сомнения, мог бы устоять против бога сна Морфея хотя бы на пару минут! В это мгновение я почти ненавидела его. Нет, пожалуй, приложенные мною усилия не стоят такого мизерного результата… Неужели я смогу привыкнуть к такому бездушному поведению? Если так будет продолжаться, я не выдержу и все ему выскажу, пусть даже это ранит его чувства, – ведь он, сам того не понимая, столько раз ранил мои!

Раздраженная и обессиленная, я уснула только на рассвете, надеясь, что когда я проснусь, Франсуа уже уйдет. Я была так зла, что не желала с ним разговаривать. Так оно и случилось. Я проснулась в восемь утра, а к ночнику рядом с кроватью уже была прикреплена записка. Я быстро пробежала ее глазами:

«Сюзанна, я не хотел говорить вам это вчера, чтобы не испортить такой чудесный вечер. Собрание посылает меня комиссаром в Авиньон, я уезжаю туда сегодня утром. Вернусь, наверное, через месяц и сразу же зайду к вам.

Я люблю вас. До встречи, моя спящая красавица».

Вспомнив все, что было, я раздраженно бросила записку в огонь камина. Он уехал – большей любезности и представить невозможно. Что ж, тем лучше для него. Он знает, когда исчезнуть. Конечно, за этот месяц я успокоюсь и снова буду скучать по нему. Эта моя любовь – она как болезнь…

Да, я люблю Франсуа. Но почему-то впервые сознание этого наполнило меня грустью.

Я машинально перелистала «Двойной Льежский календарь». Сегодня 15 февраля… Неожиданная мысль пронзила меня с ног до головы. Я быстро сделала подсчеты и поняла, что вела себя крайне неосторожно.

Да, будет просто чудо, если после этой ночи я не почувствую себя беременной.

3

Потянув за шнур, я приказала Жаку остановиться. Потом опустила на лицо густую вуаль и быстро вышла из кареты. До Гревской площади оставалось пройти еще квартал. Я хотела быть неузнанной, и, пожалуй, мне это удастся. Поскольку я всегда носила траур, то наряды мои были скромны: из черного цвета особой роскоши не выдумаешь. Обтянутая черной кисеей шляпа, темный плащ… Ей-Богу, я в таком виде не буду привлекать внимания.

Я шла смотреть на казнь. Не потому, что любила подобные зрелища или была любопытна. Королева Франции попросила меня наблюдать за всем этим, чтобы потом рассказать ей. Ибо сегодня впервые в истории намеревались повесить аристократа, а аристократом этим был сорокашестилетний Тома де Фавра, маркиз, полковник королевской службы.

Дело, за которое его судили, было темное. Утверждалось, будто маркиз де Фавра составил чудовищный заговор с целью перебить национальную гвардию, прикончить главных должностных лиц Парижа и, похитив короля, увезти его в Перонну, дабы освободить от диктатуры черни. Я полагала, что все это слишком нелепо, чтобы быть правдой. У Фавра, даже если он имел сообщников, не могло быть ни сил, ни средств для этого. Может быть, он и замышлял нечто подобное, но вряд ли претворил хоть один свой замысел в жизнь.

Мария Антуанетта тоже не была осведомлена об этом. Следовательно, если уж и королева оставалась в неведении, этот чудовищный заговор либо жил пока только в голове маркиза де Фавра, либо был от начала и до конца выдуман новыми революционными властями – и чтобы призвать санкюлотов к бдительности, и чтобы получить предлог еще более стеснить короля и его семью в их свободе.

Второе предположение казалось мне более правдоподобным. Толпа ежедневно громко требовала, чтобы хоть кто-то был вздернут на виселице: ну, если не принц де Ламбеск, то хотя бы его изображение. Совсем недавно усилиями короля были освобождены Ожеро и барон де Безанваль, виновные только в том, что 14 июля честно исполняли свой долг и защищали принцип легитимности. Революции нужна была жертва. И она нашлась – в лице Фавра. Не потому ли и суд был проведен с какой-то инквизиционной поспешностью, без заслушивания лиц, свидетельствующих в пользу обвиняемого.

Из тюрьмы Шатле он должен был проследовать к Собору Парижской Богоматери, где принести покаяние, а потом отправиться на Гревскую площадь, где стояла виселица.

Вешать аристократа! Можно ли придумать что-нибудь более унизительное? Испокон веков дворянам рубили головы, виселица существовала для простолюдинов. Но Собрание отменило титулы и сочло нужным сделать всех равными и перед смертью.

Я презрительно усмехнулась. Да, с некоторых пор я стала не принцессой, а гражданкой. Декрет Собрания гласил: «Запрещено всякому французскому дворянину принимать или сохранять титулы принца, герцога, графа, маркиза, шевалье и др. и носить какое-либо другое имя, кроме своей настоящей фамилии». Нельзя было даже одевать в ливреи слуг и иметь гербы на своем доме или экипаже. Стоит ли говорить, что я не спешила исполнять все это, хотя за ослушание полагался штраф, в 6 раз превышающий платимый мною налог.

Да мне вообще это казалось смешным – то, что мне теперь запрещают называться так, как я называюсь с детства. Похоже, это Собрание всерьез воображает, что стоит издать какую-то бумажонку, и от сословия аристократов и следа не останется.

Я остановилась на углу улицы Пелетье и, встав на цыпочки, попыталась оглядеться. Осужденного и процессии еще не было видно, хотя часы на Ратуше пробили девять вечера. Из разговоров вокруг я поняла, что маркиз де Фавра находится в Ратуше – вероятно, диктует свое завещание. Чернь уже начинала раздражаться и, полагая, что Фавра бежал с заднего крыльца, предлагала повесить муниципальные власти вместо осужденного.