Фея Семи Лесов - читать онлайн книгу. Автор: Роксана Гедеон cтр.№ 58

– Послушайте! Что из того, что я выйду замуж? Это же случится не сейчас. И я всегда буду любить только вас. Вы мой волшебник, вы подарите мне так много счастья… О Анри, только вам одному будет позволено называть меня Катрин. Для всех остальных я буду Сюзанной. Когда я буду вспоминать о своем третьем имени, о вашем голосе, которым вы его произносили, – я буду плакать от счастья, Анри, как плачу сейчас! Я…

Мне не удалось договорить. Губы виконта, горячие и настойчивые, блуждая по моему лицу, нашли и трепетно прильнули к моим губам, сошлись с ними изгиб в изгиб. Старые своды замка растворились в волшебном сне, вокруг уже не было мрачных стен, а были только двое – я и Анри. Мои губы покорно полуоткрылись ему навстречу, и поцелуй стал так глубок, что это меня почти оглушило. Ошеломленная, потерявшая себя, я чувствовала, как у меня подкашиваются ноги.

Рука Анри, обжигавшая мои обнаженные плечи, мягко потянула верхнюю тесемку корсажа и осторожно коснулась моей груди. Опускаясь губами все ниже, он откинул меня чуть назад, и его горячее дыхание опалило мне кожу. Его губы припали к вырезу корсажа неспешным, ищущим, но настойчивым поцелуем.

Ни в одном романе я не читала о том, что испытывала сейчас. Тело горит как в огне, разум и желание сплетаются в невыносимой борьбе, от которой трудно дышать. А эти губы – на моей груди… Его руки, обнажающие мои руки от плеч до локтя… Волны нестерпимо острого наслаждения захлестывали меня, по телу пробегал трепет, похожий на сладкие судороги. Сознание едва мерцало во мне, жила только плоть – шестнадцатилетняя, невинная, но готовая и жаждущая любви.

Жаждущая? Да, до некоторых пор…

Ласки, так зажигавшие меня доселе, вдруг перестали меня волновать, как только руки Анри спустились ниже, к бедрам, погладили их сквозь платье и подцепили подол юбки… Вот тут-то я и очнулась, и теперь уже не чувствовала ничего, кроме страха. Переходить последний рубеж мне не хотелось. Я любила Анри, но… но… словом, я сама не могла всего понять.

– Нет, – проговорила я, мягко, но настойчиво отталкивая его от себя, – нет, я этого не хочу. Не надо!

Последний мой окрик прозвучал так требовательно, что виконт отстранился.

– Мы немного забылись, – сказала я извиняющимся тоном, – но терять голову не стоит.

– Не стоит? – с каким-то странным изумлением спросил он, словно хотел сказать. «Если не стоит, то зачем же вы мне нужны?»

Я попыталась поскорее отделаться от этой неприятной мысли. Конечно же, Анри не может так думать. Он слишком благороден для этого… Он бы не стал ухаживать за мной, если бы не любил меня хоть немного.

– У вас есть свечи? – проговорила я уже спокойнее. – Здесь так темно. И холодно.

– Вы вся дрожите, – сказал виконт, осторожно усаживая меня в кресло. – Вам нужно согреться.

Он набросил мне на плечи индийскую шаль, и сердце у меня растаяло от такой заботливости. Несомненно, он любит меня. Иначе зачем бы ему нужны все эти хлопоты?

С шипением вспыхивали свечи. Огонек пламени высветил большой портрет на стене напротив. Из темноты выглянуло красивое лицо молодой женщины, белокурые, высоко взбитые волосы, румяные щеки и озорные лазоревые глаза… Я с ужасом смотрела на портрет. Кто это – Мари де Попли, подруга моего детства?

– Кто это? – с затаенным страхом спросила я вслух.

– Моя жена, – беззаботно отвечал виконт, – урожденная Мари де Попли.

Вот тебе раз! Что обычно чувствуют в таких ситуациях? Я чувствовала невыносимую обиду.

Я поняла, что нам нужно расстаться.

– Может, вы выпьете кофе? – спросил виконт.

Я покачала головой и, медленным шагом приблизившись к нему, положила руки ему на плечи.

– Поцелуйте меня, – сказала я тихо. Мне нужно было добавить «на прощанье», но я смолчала.

Его губы легко коснулись моих губ, и я не посмела требовать большего, хотя мое сердце сжалось от его холодности.

– Я люблю вас, – повторила я едва слышно. – Можете ли вы сказать мне то же самое?

Он молчал. На мои глаза навернулись слезы.

– Вы не должны были зажигать свечи, Анри, – прошептала я, сжимаясь от мучительной боли, от сознания того, что мне нужно уйти. С усилием я отдернула свои руки от его плеч и пошла к выходу.

– Вы уходите?

Я обернулась. Мне приходилось прилагать нечеловеческие усилия, чтобы клубок горьких слез не выплеснулся наружу.

– Никогда больше не ищите со мной встречи, сударь, – дрожащим голосом произнесла я.

Он ступил шаг ко мне, но я поспешно отпрянула. Он остановился.

И я ушла.

Стрела довольно заржала, когда я поставила ногу в стремя, и я изо всех сил хлестнула ее кнутом. Как это животное смеет радоваться в такую минуту?

Я никогда не смогу забыть той дороги из Крессэ в Сент-Элуа. Слезы застилали мне глаза, я ехала не разбирая дороги. Тупая боль досадно жгла меня огнем.

А на небе ярким желтым кругом сияла луна, освещая и дорогу, и Содрейский лес, и темные, поросшие травяно-зеленым дягилем, болота.

4

Наступил туманный промозглый октябрь, когда из болот прекращают подыматься ядовитые испарения, а вязкая отвратительная топь покрывается тоненькой обманчивой коркой твердой почвы. В такое время совершать прогулки в лес стало опасно.

В камине потрескивали дрова – неделю назад из-за холодов пришлось затопить. Но я все равно мерзла и, подобрав под себя ноги, куталась в кашемировую шаль.

Осень в Бретани была скучной. Бесконечный дождь, туман, слякоть, раскисшие дороги и тоска, тоска… Лишь пурпур буков и медь каштанов, видневшихся за окном, слегка оживляли эту картину. Но все равно в Бретани не было той золотой осени, что так радовала глаз в Санлисе, когда весь наш монастырь казался объятым пламенем, а воды Уазы несли мириады осенних листьев. Когда я выходила в парк, опавшая листва не шуршала у меня под ногами, а покорно мялась. Осенние дожди сделали ее некрасивой и расползшейся. По этой причине мне уже не нравилось гулять в парке, сидеть возле холодного глубокого пруда.

Странная была осень: хмурая и мрачная, без единого проблеска солнца, с бесконечными морскими влажными ветрами, приносившими сырой запах йода и водорослей… Было холодно, как в погребе, и как бы я ни одевалась, холод все равно заползал под одежду.

Я молча сидела, свернувшись в теплом кресле клубком, и смотрела на облетающий парк, виднеющийся за мутноватыми от дождя стеклами, на белую шестисотлетнюю стену ограды… Свинцово-серые тучи на небе все собирались и собирались, становясь гуще и темнее, но дождя еще не было, и лишь все меньше света пробивалось сквозь завесу облаков. Только полдень, а в комнате уже стоят сумерки.

Мне было тоскливо и скучно, до того тоскливо, что слезы набегали на глаза, и я не знала отчего.