– Это ты своего мужа лучше спроси, что он себе позволяет, пока ты катаешься на вашу вонючую дачку проверять сундуки и форточки, – обращаясь к Володе Ульянову, произнес он.
– Что-о-о?! – тремя баранками округлились глаза и рот женщины.
Сосед изо всех сил царапал ключами личинки замков, но дрожащие руки подводили, и он все промахивался.
– Валь, а Валь, иди домой, – сорвавшись в фальцет, нервно приказал он.
– Как это, домой? – не поняла супруга.
– Так! Домой, я сказал! – взвизгнул мужчина. – Быстро!
– Я что тебе, собака? – подбоченясь, пошла на него женщина, – я, типа, вообще не поняла…
– Вот именно, – подначивал Кир. – «Типа, живем душа в душу…» Ай-яй-яй. А ведь взрослые люди, у самих дети растут. Какой же вы им пример подаете? И как только не стыдно… Разврат и никакого уважения к институту брака. Тоже мне, семья называется!
Муж одолел наконец замки, затолкал упирающуюся супругу в квартиру и захлопнул дверь. Кир спрятал значок в карман и, потирая руки, прислушался к звукам скандала, нараставшим, подобно грохоту взлетающего самолета.
– Деда, деда, ты где? – внезапно раздалось сверху.
Девочка высунулась из-за двери.
– Мы уже готовы. Иди скорее!
– Иду, иду. Не стой на сквозняке.
Кир коленом обрушил крышку мусоропровода. Содержимое ведра устремилось вниз по трубе, дом, как прожорливый великан, проглотил подачку, металлический кишечник заурчал, а Кир, спрятав звездочку в карман, зашаркал восвояси.
Вскоре, распространяя запах хорошего мыла, он уже сидел в детской на полу между постелями.
– Ее зовут Лилит. Душа ночи, подруга Луны, прекрасная молчаливая женщина с черными, рассыпанными по плечам волосами. Как и все, пришедшее из ночных глубин, она манит и отталкивает, пленяет и пугает одновременно. Одни грезят ею и посвящают ей стихи, другие приписывают страшные злодеяния и вешают обереги, защищая от Лилит дом. Про нее говорят, что она была первой женщиной – женой Адама. Бог сотворил их обоих из праха, но Лилит, считая себя равной мужу, не захотела подчиниться ему и покинула Эдем. Ева, появившаяся ей на смену, стала женой и подругой, «…простою женщиной без божеств». Она была понятна, понятлива и послушна, только до чего все это довело… Правда, не сразу, и, пока Адам и Ева еще не ели яблок и в согласии и счастье жили в волшебном саду, изгнанная Лилит летела сквозь свою бесконечную небесную тьму в призрачном свете верной подруги Луны, и сердце ее страдало. Бог не простил, муж нашел себе другую, а следом за ней спешили три ангела, суля ей наказание. Лилит уже знала, что ее божественных детей будут умерщвлять, что сама она от горя и отчаяния начнет в ответ истреблять человеческих младенцев и превратится в проклятье для всех матерей земли. И люди на земле не догадывались о том, что пока они спят в своих постелях, тревожная тень парит над ними и навевает одним страшные сны, а другим – сладкое забытье…
Заметив, что убаюканные его рассказом дети приобняли подушки, глазки их затуманились, а дыхание стало глубоким и ровным, Кир умолк.
– Ну, все, хватит на сегодня… – пробормотал он и встал.
Его огромная тень протянулась по полу детской, сломалась в поясе и накрыла полстены. В рисунках обоев мерещились морды хищных зверьков с высунутыми язычками в раскрытых пастях. В листьях комнатных растений гулял ветерок, и гудела не спящая зимняя мушка. Кир осмотрелся и прислушался. Словно сонм невидимых существ стрекотал в воздухе детской прозрачными крылышками, навевая сны и прогоняя прочь взрослых и бодрствующих.
– Спокойной ночи, – прошептал он, целуя мальчика в теплый лоб.
– Спокойной ночи, – пробормотал тот.
– Угу, – совой ухнула девочка из своей постельки.
– Инга, деточка, не «угу», а «спокойной ночи», – дотрагиваясь губами до ее лба, прошептал Кир.
– Спокойной ночи, – послушным эхом отозвалась та.
– Приятных сновидений, – Кир приглушил и без того неяркий ночник и вышел из комнаты.
На несколько мгновений его объемная фигура встала в освещенном прямоугольнике электрического света и превратилась в плоскую, словно вырезанную из черной бумаги. Как только Кир прикрыл за собой дверь, стали слышны и ветер за окном, и шелест редких снежинок, ночными бабочками царапавших стекло, и то, как где-то хлопнула чужая форточка, и в глубине дома тихо тренькнул телефонный звонок.
– А если тебе Лилит приснится, ты что у нее попросишь? – шепотом вдруг спросил мальчик.
Девочка отозвалась не сразу.
– Ничего я у нее не попрошу. Нет никакой Лилит. Выдумки все это.
– Не знаю… Я вот недавно видел во сне фею…
– Да, и как она выглядела? – недоверчиво проворчали из полумрака.
– Такая… красивая, – мальчик улыбнулся. – Как мама…
– Мама… – вздохнула девочка. – Мама теперь правда, как фея. Только во сне и приходит…
Скрипнула половица. Из детской было не разглядеть, что Кир отошел от двери, за которой он стоял и слушал, пересек гостиную, быстро оделся, обулся, намотал на шею шарф и вышел из квартиры.
На улице все спало, утопая в молочной тишине. Снег, валивший целый день, наконец унялся и теперь искристыми сугробами покрывал землю. Попрятались на ночлег дворовые собаки, скрылись прохожие, бродяги разбрелись по своим углам. Весь пейзаж, присыпанный блестящей белой крошкой, застыл, как в сказке, и только черная тень тощей кошки спугнула сердце и метнулась через забор. В небе расступились облака, и огромная полная луна выкатилась на горизонт. Она так низко нависла над крышами, что, казалось, стоит встать на цыпочки, коснуться холодного диска вытянутой рукой, и он качнется, сорвется и полетит, покатится по снегу, оставляя за собой неровный след колеса.
Кир долго стоял, о чем-то размышляя. Наконец, очнулся, повел плечами, засунул руки в карманы и пошел в город. Если бы в этот час кто-нибудь выглянул в окно или вышел на улицу, он увидел бы дорожку следов, протоптанную в чистом снегу, и высокую фигуру мужчины, неторопливой походкой направлявшегося вверх по переулку, словно в гости к полной луне.
Зеленый хвост одинокой петарды взлетел в ночное небо и отразился в черном лобовом стекле машины Игната. Отражение получилось безупречным, как в зеркале. Игнат удовлетворенно кивнул, отошел от окна и осмотрелся. На кухне Ивана все было почти так же, как недавно в поезде: стол, коньяк, два стакана и два собутыльника. В углу тихо играла музыка, над столом мерцал ледяной бутон светильника. Голос аргентинской певички, ее утробное контральто и шипящие согласные обволакивали сознание, и так уже убаюканное алкоголем. Игнат рассеянно вслушивался в звучание мелодии, машинально теребил манжет своей рубашки и все натирал пальцем черный завиток запонки, сделанной в форме улитки.
– Не знаю, – проворчал Иван, – чего ты так убиваешься? Ну, ушла. Ну и черт с ней! Ты посмотри на себя. И на него! Кто он? Никто. Она сама от него сбежит через полгода. А ты, ну, считай, не вышло, ошибочка получилась. Женщин что ли мало? Не с этой, так с другой получится. Может, оно и к лучшему. Чего тебя так ломает-то?..