Пан Володыевский - читать онлайн книгу. Автор: Генрик Сенкевич cтр.№ 83

— Пани Боская пошла вчера в комнаты для Зосеньки шаль вынести, а я за нею. Оборотилась она: «Кто там?» Я — бух ей в ноги: «Бейте меня, мама, но Зосю отдайте, счастье мое, любовь мою». Пани Боская, опамятовавшись немного, так говорит: «Все тут тебя, сударь, хвалят и достойным кавалером почитают, а у меня муж в неволе, Зося без опеки осталась; и все же нынче я ответа не дам, и завтра не дам, только попозже, да и тебе, сударь, тоже родительское изволение получить надобно». Сказала и пошла себе, может, подумала, будто я все это спьяну. И то сказать, был я хмельной…

— Пустое! Все во хмелю были! Ты заметил ли, как у нвирака этого с анардратами клобуки набекрень съехали?

— Не заметил, потому что умом раскидывал, как бы поскорее у отца согласие выманить.

— Трудно пришлось?

— Утром пошли мы с ним оба на квартиру; железо-то куется, покуда горячо, вот я и подумал: хорошо бы прощупать осторожно, как отец к моему предприятию отнесется, и так ему говорю: «Послушайте, отец, такая припала мне охота на Зоське жениться, что немедля ваше согласие надобно, а коли не дадите его, я к веницейцам служить подамся, и только вы меня и видели». Он как кинется на меня! «Ты такой-сякой, — говорит, — и без изволения прекрасно обходишься! Отправляйся к веницейцам своим или девку бери, об одном предупреждаю, ни гроша не получишь, ни из моего, ни из материного состояния — это все мое!»

Заглоба выпятил нижнюю губу.

— О, плохо дело!

— Погоди, сударь! Я как услышал это, говорю ему: «Да разве ж я прошу чего или требую? Благословение мне надобно, и ничего более, того добра басурманского, что саблей я завоевал, мне на хорошую аренду, а то и на свою деревеньку станет. А материно, оно пускай Эвке в приданое идет, да я еще горсть-другую бирюзы ей подкину, да атласа, да парчи штуку, а в черную годину еще и вас, отец, наличными выручу». Тут отца любопытство разобрало. «Вы ходит, ты такой богатый? — спрашивает. — Боже милостивый! Откуда? Военный прибыток, что ли? Ты же уехал гол как сокол!» «Помилосердствуйте, отец! — отвечаю ему. — Я худо-бедно одиннадцать лет этой вот рукою махал, и, говорят, недурно, как же было добру не скопиться? Я города мятежные брал, а в них гультяи да татарва громоздили горы отборнейшей добычи, я с мурзами бился и с шайками разбойников, а добыча все шла да шла. Брал я лишь то, что само плыло в руки, никого не обирал, добро, однако, все прибывало, и, когда б не кутежи, набралось бы, пожалуй, на два таких состояния, как ваше родительское».

— И что старый? — развеселился Заглоба.

— Отец обомлел, не ждал он такого, и тотчас давай в расточительстве меня попрекать: «Мог бы, говорит, карьеру сделать, да ведь этакой вертопрах, этакой спесивец, гулять бы ему только да магната из себя строить, все спустит, ничего не удержит». Потом любопытство верх взяло, и принялся родитель в подробностях выпытывать, что у меня имеется, а я, почуяв, что ежели этой мазью телегу смазывать, тотчас и доедешь, не только что не утаил ни капельки, но еще и приврал маленько, хотя и не в моих это привычках, потому как я так полагаю: кто лжет, тот и крадет. Отец за голову схватился и тут же ко мне с прожектами: то да се докупить бы можно, там и сям дельце обделать, жили бы мы с тобою по соседству, а я в твое отсутствие за всем бы присматривал. И зарыдал почтенный мой папаша. «Адам, — говорит, — сдается мне, очень подходящая для тебя эта девка, к тому же сам гетман ее опекает, тут тоже может корысть произойти. Адам, — говорит, — гляди же, береги вторую мою дочь, не обижай ее, не то я и на смертном одре тебе не прощу». А я, сударь, только представил себе, что Зосю обижают, как зареву! Упали мы с папашей друг другу в объятия и рыдали accurate «Как раз (лат.).» до первых петухов!

— Шельма старик! — буркнул Заглоба. А потом громко добавил: — Хо! Может статься, свадьба вскорости будет, новая потеха в Хрептеве, к тому же масленица близко — торопиться надо!

— Завтра бы и свадьба, когда б от меня зависело! — пылко вскричал Нововейский. — Да видите ли, сударь, отпуск у меня кончается, а служба есть служба, в Рашков пора мне. Но я знаю, пан Рущиц еще меня отпустит! Только бы со стороны женщин проволочки не было. Я к матери, она: «муж в неволе», я к дочери, и она туда же: «батюшка в неволе». Я, что ли, ихнего батюшку в плену держу? Ужасно таких вот преград боюсь, кабы не это, я ксендза Каминского за сутану поймал бы и держал, покуда он нас с Зосей не соединит. Но уж коли бабы что в голову возьмут, клещами не вытащишь. Я бы последнего гроша не пожалел, сам за ихним батюшкой отправился бы, да никак нельзя! Поди узнай, где он там, может, умер уж, и дело с концом. Что ж, коли велят мне ждать его, я до Страшного суда ждать стану!

— Пиотрович с нвираком и анардратами поутру в путь трогаются, скоро, глядишь, и вести будут.

— Боже ты мой! Сиди у моря и жди погоды! До весны ничего быть не может, а я тем временем иссохну, как бог свят. Ваша милость! Все верят в разум ваш и опытность, выбейте у баб из головы это ожидание! Весною война, ваша милость! Бог ведает, что с нами станется; я ведь на Зоське хочу жениться, не на батюшке, чего же ради мне по нему вздыхать?

— Уговори женщин ехать в Рашков и там поселиться, туда и вести скорее дойдут, и коли Пиотрович Боского отыщет, ему там до вас рукой подать. И еще: я что могу сделаю, но ты и Басю попроси, пускай за тебя заступится.

— Буду просить, буду, черт меня…

Тут двери скрипнули, и вошла пани Боская. Заглоба мигнуть не успел, как молодой Нововейский бухнулся ей в ноги, во весь рост растянулся на полу, заняв пол горницы могучим своим телом, и возопил:

— Есть согласие родителя! Давай, мать, Зоську! Давай, мать, Зоську! Давай, мать, Зоську!

— Давай, мать, Зоську! — вторил басом Заглоба.

Крики эти выманили людей из соседних комнатушек; вошла Бася, вышел из канцелярии пан Михал, а вскоре явилась и Зося. Девушке, кажется, не пристало догадываться, о чем речь идет, но она вспыхнула как маков цвет и, чинно сложив руки, сжав губки бантиком и очи опустив, встала у стены. Бася тотчас взяла сторону молодца, пан Михал побежал за стариком Нововейским. Тот, придя, был весьма огорчен, что сын обошелся без его красноречия, однако же присоединился к просьбе.

Пани Боская, которой в самом деле не хватало мужней заботы, разрыдалась и в конце концов согласилась и на просьбу Адама, и на то, чтобы ехать с Пиотровичем в Рашков и там ожидать мужа. И только тогда, вся в слезах, обратилась к дочери.

— Зося, — сказала она, — а тебе по сердцу ли намерения панов Нововейских?

Все взоры обратились к Зосе, а она, стоя у стены, уставилась, по своему обыкновению, в пол, помолчала немного, а затем, залившись румянцем до кончиков ушей, вымолвила едва слышно:

— В Рашков хочу…

— Красавица ты моя! — гаркнул Адам и, подскочив к девушке, схватил ее в объятья.

А потом закричал так, что стены задрожали:

— Моя уже Зоська, моя, моя!

Немедля после помолвки молодой Нововейский выехал в Рашков, чтобы присмотреть и привести в порядок жилье для матери и дочери Боских. Недели через две после его отъезда вереницею двинулись в путь и хрептевские гости: нвирак, двое анардратов, Керемовичова, Нересовичова, Сеферович, мать и дочь Боские, двое Пиотровичей, Нововейский-отец и еще несколько каменецких армян, многочисленные слуги и вооруженная челядь, охранявшая кладь, а также тягловый и вьючный скот. Пиотровичи и духовные посланцы эчмиадзинского патриарха намеревались передохнуть в Рашкове, собрать там сведения о дороге и двинуться далее в Крым. Остальные же решили пока что осесть в Рашкове и там ждать, хотя бы до весенней распутицы, возвращения пленных, а именно пана Боского, молодого Сеферовича и двух купцов, по которым сильно стосковались их супруги.