Пан Рох, в свою очередь, схватил Юзву за полу, и пола осталась у него в руке; тут они сшиблись и трепали друг друга, словно два ястреба, так как силы были оба непомерной. У Бутрыма лопнуло стремя, он свалился наземь и перекувыркнулся, однако не выпустил пана Роха, и они свившись в клубок, катались на дороге.
Подскакали другие солдаты. Сразу два десятка рук схватили Ковальского, который рвался и метался, как медведь в западне, швырял людей, как вепрь-одинец собак, снова вставал и вовсе не думал сдаваться. Он хотел погибнуть, а между тем слышал десятки голосов, повторявших одно слово: «Живьем! Живьем!»
Наконец, силы оставили его, и он потерял сознание.
А Заглоба уже был у телеги, верней, на телеге и обнимал Скшетуских, маленького рыцаря, Мирского, Станкевича и Оскерко и при этом кричал, задыхаясь:
— А что! Все-таки пригодился Заглоба! Теперь мы дадим жару Радзивиллу! Друзья мои, мы свободны, и у нас солдаты! Сейчас мы отправимся разорять его имения! А что, удался фортель? Не тем, так другим способом я бы все равно вырвался на волю и освободил вас! Совсем запыхался, дух не переведу! На имения Радзивилла, друзья мои, на имения Радзивилла! Вы еще о нем не знаете того, что я знаю!
Дальнейшие изъявления радости прервали лауданцы, которые бежали взапуски, чтобы приветствовать своего полковника. Бутрымы, Гостевичи Дымные, Домашевичи, Стакьяны, Гаштовты — все столпились у телеги, и могучие глотки непрерывно ревели:
— Vivat! Vivat!
— Спасибо вам за любовь! — сказал маленький рыцарь своим солдатам, когда они поутихли. — Страшное это дело, что мы должны выйти из повиновения гетману и поднять на него руку, но измена явная, и поступить иначе мы не можем! Мы не предадим отчизну и нашего всемилостивейшего короля. Vivat Joannes Casimirus rex!
— Vivat Joannes Casimirus rex! — подхватили три сотни голосов.
— Учиним наезд на имения Радзивилла! — кричал Заглоба. — Потрясем его кладовые и погреба!
— Коней подать! — крикнул маленький рыцарь.
Солдаты бросились за лошадьми.
— Пан Михал! — обратился тем временем Заглоба к Володыёвскому. — Я вел твоих людей, замещая тебя, и, надо отдать им должное, — что я и делаю с радостью, — они у тебя молодцы! Но теперь ты свободен, и я передаю власть в твои руки.
— Прими, пан, начальство над хоругвью, ты по званию из всех нас самый старший, — обратился пан Михал к Мирскому.
— И не подумаю! Я тут при чем! — ответил старый полковник.
— Тогда ты, пан Станкевич…
— У меня своя хоругвь, и чужую я не стану брать! Оставайся ты, пан, начальником. Ну, что тут разводить церемонии! Ты знаешь людей, они знают тебя и лучше всего будут сражаться под твоим начальством.
— Так и сделай, Михал, так и сделай, задача-то нелегкая! — говорил Ян Скшетуский.
— Ну что ж, быть по-вашему.
С этими словами пан Михал взял булаву из рук Заглобы, вмиг построил хоругвь для похода и вместе с друзьями двинулся во главе ее вперед.
— Куда же мы пойдем? — спросил Заглоба.
— Сказать по правде, я и сам не знаю, — ответил пан Михал. — Не подумал я еще об этом.
— Надо бы посоветоваться о том, что же нам делать, — сказал Мирский. — И совет нам надо держать незамедлительно. Позвольте только мне сперва принести от нашего имени благодарность пану Заглобе за то, что он не забыл нас и in rebus angustis
[107]
так счастливо спас всех.
— А что? — с гордостью произнес Заглоба, поднимая голову и крутя ус. — Без меня быть бы вам в Биржах! Справедливость велит признать, что уж если никто ничего не придумает, так Заглоба непременно придумает. Пан Михал, не в таких мы с тобой бывали переделках! Помнишь, как я тебя спасал, когда мы с Геленкой от татар бежали, а?
Пан Михал мог бы сказать, что тогда не пан Заглоба его спасал, а он пана Заглобу, однако промолчал, только усы встопорщил.
— Чего там благодарить! — продолжал старый шляхтич. — Сегодня с вами беда, завтра со мной, и уж, наверно, вы меня не оставите. Так я рад, что вижу вас на свободе, будто выиграл самый решительный бой. Оказывается, не состарились еще ни голова, ни рука.
— Так ты тогда сразу поскакал в Упиту? — спросил у Заглобы пан Михал.
— А куда же мне было ехать? В Кейданы? Волку в пасть? Разумеется, в Упиту, и уж будьте уверены, лошади я не жалел, а хорошая была животина! Вчера утром я был уже в Упите, а в полдень мы двинулись на Биржи, в ту сторону, где я надеялся встретить вас.
— И мои люди так сразу тебе и поверили? — спросил пан Михал. — Они ведь тебя не знали, только два-три человека видали тебя у меня.
— Сказать по правде, никаких хлопот с этим делом у меня не было. Прежде всего перстень твой, пан Михал, был у меня, да и люди узнали как раз про ваш арест и про измену гетмана. Я у них депутации застал от хоругвей пана Мирского и пана Станкевича, которые предлагали собирать силы против изменника гетмана. Как сказал я им тогда, что вас везут в Биржи, так все равно что палку ткнул в муравейник. Лошади на пастбище были, за ними тотчас послали людей) и в полдень мы уже отправились в путь. Ясное дело, я по праву принял начальство.
— Отец, а бунчук где ты взял? — спросил Ян Скшетуский. — Издали мы подумали, что это сам гетман едет.
— А что! Важен был с виду, не хуже его? Где бунчук взял? Да это с депутациями от восставших хоругвей прибыл к лауданцам и пан Щит с приказом гетмана идти в Кейданы, ну и с бунчуком для пущей важности. Я тотчас велел его арестовать, а бунчук приказал носить над собой, чтобы обмануть шведов.
— Ей-ей, здорово ты это придумал! — воскликнул Оскерко.
— Соломон, да и только! — прибавил Станкевич.
Заглоба надулся, как индейский петух.
— Давайте теперь совет держать, что же нам делать, — сказал он наконец. — Коли хватит у вас терпенья послушать, так я скажу вам, что я по дороге надумал. С Радзивиллом войну начинать я не советую по двум причинам: перво-наперво, он, с позволения сказать, щука, а мы окуни. Окуням лучше к щуке головой не повертываться, а то она проглотить может, — хвостом надо, тут их защищают колючие плавники. Дьявол бы его поскорее на рожон вздел да смолой поливал, чтоб не очень пригорел.
— А второе? — спросил Мирский.
— Второе, — ответил Заглоба, — попадись мы только через какой-нибудь casus
[108]
ему в лапы, так он нам такого перцу задаст, что всем сорокам в Литве будет о чем стрекотать. Вы поглядите, что он писал в том письме, которое Ковальский вез к шведскому коменданту в Биржи, тогда узнаете пана воеводу виленского, коль скоро до сих пор его не знали!
С этими словами он расстегнул жупан, достал из-за пазухи письмо и протянул Мирскому.