Большая часть ночи прошла спокойно. Солдаты и перевозчики спали у костров. Не смыкали глаз только часовые, а с ними и наместник, которого после отплытия из Кудака мучила жестокая бессонница. Вдобавок его еще и сильно лихорадило. Временами чудилось ему, что он слышит шаги, приближающиеся из глубины острова, или какие-то странные голоса, напоминавшие отдаленное козье блеяние. Однако он решил, что ему мерещится.
Вдруг, когда стало светлеть небо, перед ним возникла темная фигура.
Это был один из часовых.
— Пане, идут! — хмуро сказал он.
— Кто такие?
— Надо быть, низовые: человек сорок.
— Хорошо. Это немного. Поднимай людей! Камыша подбросить!
Солдаты мгновенно вскочили. Подкормленные костры взметнули пламя и осветили чайки, а возле них горстку людей наместника. Тут же к своим присоединилась и стража.
Между тем нестройные шаги множества людей слышались уже вполне отчетливо: в некотором отдалении они стихли, зато чей-то угрожающий голос спросил:
— А кто там на берегу?
— А вы кто? — откликнулся вахмистр.
— Отвечай, вражий сын, не то из пищали спрошу!
— Его светлость господин посол от светлейшего князя Иеремии Вишневецкого к кошевому атаману, — громко возгласил вахмистр.
Голоса в невидимой толпе смолкли: как видно, там стали тихо совещаться…
— А выходи-ка сюда! — снова крикнул вахмистр. — Не бойсь. Послов не трогают, но и послы не тронут.
Снова прозвучали шаги, и спустя малое время несколько десятков фигур возникли из темноты. По смуглым лицам, низкорослости и кожухам, вывернутым мехом наружу, наместник сразу понял, что это в основном татары. Казаков было человек десять. В голове Скшетуского молнией промелькнуло, что если татары на Хортице, значит, Хмельницкий уже вернулся из Крыма.
Предводительствовал толпою исполинского роста пожилой запорожец с лицом диким и жестоким. Подойдя к костру, он спросил:
— А который тут посол?
И сразу же стал слышен сильный запах горелки — запорожец был, как видно, пьян.
— Который же тут посол? — повторил он.
— Я посол, — с достоинством ответил пан Скшетуский.
— Ты?
— Брат я тебе разве, тыкать?
— Знай, хам, уважение! — вмешался вахмистр. — Полагается говорить: ясновельможный пан посол!
— На погибель же вам, чертовi сини! Щоб вам серп'яхова смерть! Ясновельможнi сини! А зачем это вы до атамана?
— Тебя не касается! А жизнь твоя от того зависит, как скоро посол до атамана прибудет.
Тут и другой запорожец вышел из толпы.
— А мы ж тут по воле атамана, — сказал он, — стережем, чтобы никто од ляхiв не приходил, а кто придет, того, сказано, вязать и доставлять, что мы и сделаем.
— Кто идет добровольно, того вязать не будешь.
— Буду, бо такий наказ.
— А знаешь ли ты, холоп, что такое особа посла? А знаешь ли, кого я тут представляю?
Тут вмешался пожилой верзила.
— Заведем посла, але за бороду — от так!
Сказавши это, он потянулся к подбородку наместника, но в ту же секунду охнул и, словно пораженный громом, грянулся наземь.
Наместник разрубил ему череп чеканом.
— Коли, коли! — дико завыли голоса в толпе.
Княжеские люди бросились на помощь своему командиру, бахнули самопалы, вопли «коли! коли!» смешались с лязгом железа. Закипела беспорядочная схватка. Затоптанные в суматохе костры погасли, и темнота обступила сражающихся. Вскоре и те и те сошлись столь близко, что не осталось места для замаха, так что ножи, кулаки и зубы пошли в ход вместо сабель.
Внезапно из глубины острова послышались многие крики и голоса: к нападавшим спешило подкрепление.
Еще минута, и оно бы подоспело слишком поздно, поскольку хорошо обученные солдаты одерживали верх.
— К лодкам! — громовым голосом крикнул наместник.
Весь отряд вмиг выполнил приказание. К несчастью, чайки, слишком далеко вытянутые на песок, невозможно было теперь столкнуть в воду.
А неприятель между тем в ярости прорвался к берегу.
— Огонь! — скомандовал Скшетуский.
Залп из мушкетов сразу остановил нападающих, они смешались, скучились и в беспорядке отступили, оставив на песке десятка полтора своих; некоторые из поверженных конвульсивно дергались, точно рыбы, вытянутые из воды и брошенные на берег.
Весельщики в это время с помощью нескольких солдат, уперев в землю весла, выбивались из последних сил, пытаясь столкнуть суденышки на воду. Увы, безрезультатно.
Неприятель начал атаковать издалека. Шлепки пуль по воде смешались со свистом стрел и стонами раненых.
Татары, все истошнее взывая к аллаху, подзадоривали друг друга. Им вторили казацкие крики «коли! коли!» и спокойный голос Скшетуского, все чаще повторявший:
— Пли!
Бледное свечение рассветных небес осветило битву. Со стороны суши можно было различить толпу казаков и татар, одних с лицами у пищальных прикладов, других — откинувшихся назад и натягивавших луки; со стороны реки — две чайки, клубящиеся дымами и сверкающие регулярными залпами. Меж теми и другими лежали на песке неподвижные уже тела.
В одном из челнов стоял Скшетуский, возвышавшийся над остальными, гордый, спокойный с поручицкой булавою в руке и с непокрытой головой — татарская стрела сорвала с него шапку.
К нему приблизился вахмистр и шепнул:
— Пане, не сдюжим, их много!
Однако наместник заботился теперь лишь о том, чтобы посольство свое скрепить кровью, унижения достоинства не допустить и умереть со славою. Поэтому, меж тем как его солдаты устроили себе из мешков с провиантом нечто вроде бруствера, из-за которого разили неприятеля, сам он отчетливой мишенью стоял на виду.
— Что ж, — ответил он, — поляжем все до единого.
— Поляжем, батьку! — отозвались солдаты.
— Пли!
Чайки снова заволокло дымом. Из глубины острова стали появляться новые толпы, вооруженные пиками и косами. Нападающие теперь разделились на две группы. Одна не прекращала огня, вторая, состоявшая из двух приблизительно сотен казаков и татар, ожидала подходящей минуты, чтобы броситься врукопашную, а из прибрежных зарослей появились четыре челна, собиравшиеся ударить по наместнику с тыла и флангов.
Уже совсем рассвело, однако дым, протянувшись долгими лентами, совершенно заслонял поле боя.
Наместник приказал двадцати солдатам поворотиться к атакующим судам, которые, понуждаемые веслами, неслись по спокойной речной воде с быстротою птиц. Огонь по татарам и казакам, наступавшим со стороны берега, поэтому заметно ослабел.