— Ах ты, маленькая ведьма!
Хохоча и отбиваясь, Джесс выскочила на берег. Как только они отбежали от воды, Лоренцо опрокинул Джесс на песок, навалился всей тяжестью, жадно прильнул к смеющимся губам и заставил замолчать.
— Ты искусительница! — пробормотал Скарабелли, наконец оторвавшись от ее рта, чтобы вздохнуть. — Какой мужчина может сопротивляться тебе? Ты прекрасна и холодна как луна, и так же дика, как море.
О да, в этот момент она действительно была дикой. Такой же дикой, необузданной и первобытной, как накатывавшиеся на берег волны, как песок, к которому прижималась ее спина.
Лоренцо снова алчно припал к ее губам; горячие мужские руки блуждали по ее телу. Розовое платье задралось на талию, и Лоренцо тут же понял, что на ней нет ничего, кроме белых кружевных трусиков. Мгновение спустя это хрупкое препятствие было разорвано и небрежно отброшено в сторону.
Джесс было наплевать на это. Все опасения, все страхи, одолевавшие ее раньше, исчезли, словно смытые волной, шелестевшей в нескольких дюймах от них. Она хотела этого. Снедавший ее голод был палящим как солнце. Он заставил Джесс высоко поднять бедра и жадно принять мужчину.
Именно для этого она и родилась на свет. Она любила Лоренцо, любила всегда и не могла освободиться от золотых цепей, приковывавших ее к нему. Джесс крепко обхватила его сильное тело, впилась пальцами в мускулистую спину и успела подумать только об одном: она никогда не хотела освободиться из этого чудесного чувственного рабства. А потом порыв страсти заставил ее забыть обо всем на свете.
Глава десятая
— У тебя есть какие-нибудь планы на сегодня? — лениво спросила Джесс, загоравшая на веранде под лучами утреннего солнца.
День начался так же, как начинались все остальные дни на Сицилии. Они проснулись поздно, а позавтракали еще позже. Это была вина Лоренцо, который по утрам не выпускал Джесс из постели, пока не овладевал ею так неистово, что потом сытой и удовлетворенной молодой женщине не хотелось двигаться.
Вот и теперь, после легкого завтрака, состоявшего из хрустящих булочек, жирного йогурта, персиков, дыни и меда, она разомлела, как греющаяся на солнце кошка.
— Я собирался поплавать, немного позагорать и слегка перекусить. А после этого устроить сиесту.
Блеск искоса посмотревших на нее глаз не оставлял сомнений в том, как именно он хочет распорядиться этой сиестой и что он не собирается тратить драгоценное время на такие пустяки, как сон.
— А потом обед… немного вина…
— В общем, расписание плотное, — насмешливо уронила Джесс.
Она все еще не могла привыкнуть к метаморфозе, происшедшей с Лоренцо на Сицилии. Казалось, он сбросил с себя образ трудоголика и стал кем-то другим. С каждым прошедшим днем он становился спокойнее и терпимее; его настроение улучшалось так же постепенно, как постепенно густел бронзовый загар, полученный под родным солнцем.
Глядя на раскинувшегося в шезлонге Лоренцо, темные волосы которого блестели на солнце, а не прикрытые черной майкой шея и руки отливали золотом, Джесс думала: «Если я сытая кошка, то он — гладкая, напоенная солнцем пантера, ленивая и чувственная».
— А что еще здесь делать? — небрежно протянул Лоренцо.
— Может быть, съездить в Палермо, — напомнила она.
Ей нравилось бродить по улицам главного города острова.
Он неопределенно пожал плечами.
— Резьба по дереву здесь удивительная. — Ее глаза загорелись при воспоминании о прекрасной мебели ручной работы, продававшейся в местных лавочках. — Я могла бы потратить здесь целое состояние.
— Мой дед с этого начинал, — удивил ее Лоренцо. — Он сделал почти всю мебель, которая есть в этом доме.
— Я не знала!
Честно говоря, Лоренцо был не слишком словоохотлив, когда речь заходила о его семье. Джесс знала, что его дед родился на Сицилии (так же, как и отец, да и сам Лоренцо), что он вышел из низов, но сумел стать мультимиллионером и основателем империи Скарабелли. Однако до сих пор Лоренцо не упоминал о нем ни словом.
— Но как он?..
— Разбогател?
Лоренцо провел руками по темным шелковистым волосам и лениво потянулся.
— Он работал упорнее и дольше, чем кто-нибудь другой. Тратил заработанные деньги на самообразование, потом купил маленький постоялый двор, а затем и свою первую гостиницу. Она располагалась неподалеку от пристани, куда прибывало множество туристов с парома, и стала настоящим золотым дном. Полученная от нее прибыль позволила деду купить еще одну гостиницу… и так далее.
— Он еще жив?
Лоренцо покачал головой, и его глаза потемнели.
— Когда я родился, ему было уже шестьдесят. Он умер четыре года назад.
— Он много значил для тебя?
Было ясно, что Лоренцо любил старика. Его лицо и скорбно сжавшийся красивый рот выражали глубокое чувство.
— Он был настоящим человеком. Сильным, мудрым, щедрым…
Длинные загорелые пальцы потрогали золотые часы на запястье, губ коснулась грустная улыбка.
— Это его подарок на совершеннолетие. Но мне пришлось заслужить его.
— Работая официантом в одной из гостиниц? — догадалась Джесс. Лоренцо подтвердил ее правоту, еле заметно кивнув. Теперь она понимала, почему он никогда не расставался с этими часами и тщательно заботился о них. — Жаль, что я не успела познакомиться с ним.
Эбеновые глаза тут же смерили ее взглядом, и от мягкости Лоренцо не осталось и следа. Его лицо снова стало холодным и отчужденным.
Все ясно, уныло подумала Джесс. Если даже Патрисия, которая была здесь всего лишь служанкой, относилась к ней как к парии, то вполне естественно, что его дед, патриарх и основатель династии Скарабелли, едва ли обрадовался бы присутствию в доме той, которая посмела обидеть его внука.
Но тут в голову Джесс пришла другая мысль, заставившая ее ахнуть.
— Твой дед был резчиком по дереву. Значит, та шкатулка…
— Да, это его работа, — тут же закончил Лоренцо.
Ему не надо было объяснять, что Джесс имеет в виду когда-то подаренную им шкатулку с двенадцатью осенними листьями.
— Я не знала…
До нее не доходило, насколько важен был этот подарок. Лоренцо подарил ей то, что было ему очень дорого.
— Х-хочешь, я верну ее?
Дико запылавший взгляд Лоренцо красноречиво говорил об отвращении, которое ему внушила эта мысль.
— Это был подарок, — хрипло сказал он. — Я не беру их обратно.
В нем снова вспыхнула яростная гордость; прежняя мирная атмосфера тут же исчезла. От ленивой, довольной пантеры не осталось и следа. Он враждебно ощетинился, сдерживаясь из последних сил.