Николь тряхнула головой, стараясь отогнать видение, ненужные мысли о прошлом. Теперь она сама распоряжалась своей жизнью, ее окружают люди, которых она любит; она не имеет права жаловаться на судьбу и быть неблагодарной.
Она посмотрела через реку на плантацию. Даже со столь значительного расстояния становилось видно, что она пришла в упадок. Прошлогодний урожай остался неубранным и сгнил на корню. Это зрелище причиняло ей нестерпимую боль, но что она могла поделать? Исаак время от времени приносил известия о том, что делается за рекой. Большинство наемных работников ушли от Армстронга, а почти всех негров пришлось продать. Осталась только горстка людей.
Этой весной только небольшой участок поймы был занят под табак, а все верхние поля лежали голые, покрытые лишь сухими прошлогодними стеблями. Исаак сказал, что Клею ни до чего нет дела, а Бианка продает все подряд, чтобы оплатить свои наряды и непрерывные переделки в доме; и что единственный, кто работает на всей плантации, это кухарка.
— Грустное зрелище, правда? — услышала она голос за спиной.
Николь обернулась и увидела рядом Исаака. Он тоже смотрел за реку. За несколько месяцев, прошедших после похищения, они с Исааком стали очень близки. Их связывала трагедия, которую им довелось пережить вместе. Она всегда чувствовала, что люди, которые у нее работают, в какой-то мере принадлежат Клею — даже Дженни. От этого Исаак казался еще ближе. А юноша смотрел на Николь так, словно был готов отдать за нее жизнь.
— Он сумеет привести дела в порядок, если урожай будет хороший, но для этого нужно, чтобы до конца лета продержалась жара, — задумчиво сказала Николь.
— Не могу поверить, что у Клея хватит сил даже на то, чтобы убрать табак, не говоря уж о продаже.
— Почему ты так говоришь, Исаак? Клейтон Армстронг умеет работать как никто другой.
— То было раньше, а теперь вся его работа — это подносить бутылку ко рту. Да даже если бы он и работал… Его жена тратит больше, чем могут принести четыре таких плантации. Каждый раз, когда я отвожу туда детей, там непременно торчит кредитор. Если и этот урожай пропадет, Клей потеряет все. Плантацию продадут с молотка.
Николь отвернулась, не желая продолжать разговор.
— Мне надо заняться бумагами. Моррисоны привезли ячмень, о котором ты просил?
— Да, утром, — ответил Исаак и пошел следом. Он тяжело вздохнул и снова — вот уже в тысячный раз — пожелал, чтобы она хоть немножко отдохнула, если не ради себя, то ради него. Он так хотел, чтобы приехал Уэсли, но Тревис уехал в Англию, а Уэс остался за хозяина. Никто другой не мог заставить Николь прервать работу хоть на минуту.
Прислонившись спиной к дереву, Жерар исподтишка наблюдал, как Николь возвращается на мельницу в сопровождении Исаака. Он часто задавался вопросом: что происходит между ней и Исааком? Слишком уж много времени они проводят вместе. Жерару приходилось встречаться со множеством людей, и каждый, казалось, сгорал от нетерпения выложить все, что могло его интересовать. Он знал, что Николь была от природы необычайно страстной женщиной. Ему все уши прожужжали о том, что она вытворяла у Бейксов — по его понятиям, так могла вести себя только уличная девка, и все же она ударила его, стоило только к ней прикоснуться.
Не проходило и дня, чтобы он не вспоминал об этой сцене: как она ударила его, как посмотрела на него, словно он был грязью под ногами. Он знал, почему она ему отказала — она презирала его, потому что была из Куртеленов, чья история переплеталась с историей царствующей фамилии Франции, а он был сыном сапожника. И что бы он ни делал, в ее глазах он всегда останется сыном сапожника.
Жерар подумал о том, чем ему пришлось заниматься за этот год. Она заставила его унижаться перед этими грубыми американцами — невежественными, необразованными, говорящими лишь на невыразительном, скучном английском. Как приятно наблюдать за ними, когда он осыпает их отборными оскорблениями по-французски, а они ровным счетом ничего не понимают и улыбаются.
А ночью она дразнила его, играла с ним, доводя до исступления. Лишь тонкая занавеска отделяла их друг от друга, и он лежал в темноте без сна, прислушиваясь к каждому звуку, пока она не приходила и не начинала раздеваться. Он наизусть знал, какой шелест производит тот или иной предмет одежды, знал, когда она оставалась совершенно обнаженной на несколько секунд, прежде чем надеть ночную рубашку. Он представлял себе ее золотистое тело, представлял, как открывает объятия, и она падает в них. Вот тогда он ей покажет! Она пожалеет о той пощечине.
Жерар отошел от дерева. В один прекрасный день она пожалеет о многом. Он представлял себе все, что сделает с ней. Он заставит ее пресмыкаться и умолять о прощении. Да, она страстная женщина, она влечет его, но он не прикоснется к ней, пока она не приползет на коленях. Она узнает, что сын сапожника ничем не хуже ее спесивой родни.
Жерар решил уйти подальше от мельницы. Он ненавидел мельницу. Вон они все — болтают и смеются. Смеются, конечно, над ним. Однажды он нечаянно услыхал, как двое мужчин называют его маленьким французишкой. Он тогда схватился было за камень, но ему тут же пришло в голову, что есть и более безопасные способы сводить счеты. Той же осенью у обоих этих фермеров сгорели амбары с табаком, готовым для продажи. Один из них разорился.
Вспоминая об этом случае, Жерар мстительно улыбался. Вдруг его внимание привлекло какое-то движение на другом берегу.
Он увидел крупную женщину верхом на лошади и остановился, стараясь рассмотреть ее. За этот год почти вся деятельность на том берегу прекратилась. Жерар никогда особенно не интересовался отношениями между Николь и Армстронгом. Он знал только то, что когда-то она была за ним замужем и вела себя с ним у Бейксов как настоящая шлюха. Жерар много раз представлял себе, что она ведет себя так и с ним. Когда, вскоре после его приезда, Николь получила развод, Жерар обрадовался. Он понимал, что она хотела этим сказать: она подстегивала, будоражила его, она развелась, чтобы выйти замуж за него, Жерара. Он выждал немного, а потом дал ей понять, что будет рад видеть ее в своей постели.
Он стиснул зубы при этих воспоминаниях, она дразнила его, манила обещаниями, а потом поступила с ним так, словно он оскорбил ее.
Пока Жерар размышлял, женщина на другом берегу подняла хлыст и неловко ударила коня по крупу. Тот отпрыгнул в сторону, опустил голову и сильно поддал задом. В то же мгновение женщина вылетела из седла и тяжело плюхнулась на землю в фонтане песка и мелкой гальки.
Жерар заколебался, потом рванулся к пристани. Он не знал в точности, что собирается делать, но решил, что ему надо с ней познакомиться.
— Вы ушиблись? — спросил он, добравшись до нее.
Бианка неподвижно сидела на земле. Все ее тело ныло от удара и от езды на этой чертовой кляче. Она вынула изо рта комок грязи и с отвращением посмотрела на него. Увидев Жерара, подскочила от удивления: она так давно не видела настоящего джентльмена, поэтому сразу узнала французскую моду. На Жераре был зеленый суконный сюртук с бархатным воротником и обшлагами и белоснежная шелковая рубашка. Подбородок прятался в шейном платке. Обтягивающие штаны с шестью перламутровыми пуговками на боку прекрасно сидели на узких бедрах. Из-под них торчали шелковые чулки в желтовато-зеленую полоску.