Одержимый - читать онлайн книгу. Автор: Питер Джеймс cтр.№ 31

Ее не произвели в дамы и не вручили никакой другой правительственной награды потому, что, как она сама выразилась, Букингемский дворец косо смотрел на ее интрижки с тремя известными политическими деятелями и еще более косо – на ее антимонархические взгляды.

«Они решили дать старой вороне хоть что-то – только чтобы не каркала» – так она описала свои чувства после вручения награды одному из своих близких друзей.

Одинокая, без денег, стареющая, покинутая своим третьим и последним мужем больше десяти лет назад, погруженная в депрессию, Кора Барстридж с большой долей вероятности могла считаться кандидатом в самоубийцы.

«Так почему же, – спросил себя Гленн Брэнсон, поднимаясь с кресла и направляясь на встречу с холодным бифштексом и ледяной женой, – почему же это не дает мне покоя?»

«Это доктор Теннент. Глория, не могли бы вы мне позвонить? Боюсь, я расстроил вас сегодня утром. Нам необходимо поговорить».

Щелк.

Томас нажал клавишу перемотки на автомобильной магнитоле, затем клавишу воспроизведения и снова прослушал запись голоса доктора Теннента, которую он скопировал с кассеты автоответчика на обычную кассету.

Щелк.

Он сглотнул. До белых костяшек сжал рулевое колесо. Хорошо бы вырвать его из приборной панели и забить им Майкла Теннента до смерти.

Он снова проиграл пленку.

Субботний вечер. Десять часов. Большая луна. Звезды мигают – значит, много влаги в воздухе. Он сидел в «форде-мондео» доктора Джоэля. Доктор Джоэль не возражал против того, что Томас позаимствовал его. Машина была чистой – когда он только тронулся сюда, на ней не было ни единого пятнышка. С кожаными сиденьями бежевого цвета. Она была оборудована магнитолой «Филипс» с двумя деками – кассетной и под компакт-диски – и тучей всяких электронных устройств. Повсюду торчали какие-то кнопки со странными символами. Иероглифы для карликов с лупами. Что они, черт побери, означают?

Единственным, что было написано на нормальном человеческом языке, было слово «Airbag» [2] в центре рулевого колеса.

Томас уже устал глядеть на собачье дерьмо на тротуаре, хотя оно и валялось в темном месте между двумя фонарями. Он разглядывал его уже не меньше часа. По внутренней части ветрового стекла ползла муха. Мухи едят собачье дерьмо. Мухи едят дохлых птиц. Если бы не мухи, дохлые птицы валялись бы повсюду. Томас ничего не имел против мух – с мухами все в порядке. У него была причина так считать. Он ненавидел дохлых птиц. Дохлым птицам не повезло.

В тот день, когда умерла его мать, у них в саду лежала дохлая птица. И дохлая птица была рядом с Версаче, когда он умер. Может, они посланники Высшей силы? Нет никаких доказательств в защиту того, что они ими не являются.

Уже было слишком темно, чтобы кто-нибудь мог рассмотреть его лицо за стеклами машины. У него была «Таймс», он был готов прикрыть ею лицо, если кто-то пойдет мимо. Никто в этом районе не взглянет во второй раз на человека, который сидит в дорогой машине и читает «Таймс». Но пока еще никто мимо не прошел, кроме старика с лабрадором, который нагадил на тротуар.

В газете была статья про пропавшего редактора Тину Маккей – заявления полиции, ее матери, ее теряющегося в догадках дружка. Никаких зацепок, никаких улик, никаких следов ее синего «фольксвагена-гольф» со вмятиной на заднем бампере. Их и не должно быть. Он разобрал его у себя в гараже и вывез потихоньку в белом фургоне на разные свалки. Он даже выгадал на этом две сотни фунтов и потратил их на цветы на могилу матери.

Статья о Коре Барстридж гораздо более обширная. Панегирик длиной в 2324 слова. Написана бывшим кинокритиком, а теперь театральным критиком Перегрином Верноном.

Перегрин Верной однажды разнес в пух и прах игру его матери в пьесе Сомерсета Моэма. Это было в 1986 году, когда она пыталась вернуться на сцену. Она играла деспотичную богатую аристократку. Перегрин Верной написал, что режиссер поступил бы умнее, если бы пригласил на эту роль дикую свинью, а не Глорию Ламарк. «Она выглядела бы лучше и меньше ошибалась бы в тексте» – так он выразился.

Томас отчетливо помнил лицо критика на фотографии, расположенной рядом с его колонкой. Галстук-бабочка, седые волосы, обрюзгшее, покрытое лопнувшими капиллярами лицо завсегдатая ресторанных застолий. И слезы матери, когда она прочитала статью.

На праздновании премьеры она была такой красивой, он так гордился ею. Ее игра была удивительна – не только во время представления, но и после него, во время празднования. Великая актриса возвращается, все приветствуют ее – это было что-то! Триумф! Там были все. Ллойд Уэбберс. Гарольд Пинтер. Пол Скофилд. Питер Холл. Камерон Макинтош. Эдди Кулукундис и Сюзан Хэмпшир. Роберт Фокс. Ванесса Редгрейв. Мэгги Смит. Джоан Плоурайт. Сэр Майкл Хорден. Альберт Финли. Джуди Денч. Билл Кенрайт. Все!

В тот вечер в глазах у матери стояли слезы радости. А утром, после того, как она прочитала «Мейл» с ужасными откровениями Вернона, – от нее ничего не осталось.

Джек Тинкер, штатный критик, был в отпуске, и вместо него рецензии писал Перегрин Верной. Сквозь слезы мать снова и снова повторяла, что Джеку Тинкеру понравилось бы, что он никогда бы не сказал таких слов.

А теперь Перегрин Верной написал 2324 хвалебных слова про Кору Барстридж.

«Вызывает возмущение тот факт, что Кора Барстридж никогда не была удостоена официальной награды со стороны правительства страны, в то время как ее заслуги перед ней неисчислимы. Во время Второй мировой войны она беззаветно служила своей стране, спасая Лондон от немецких бомб… занимала достойнейшее место в британском кино и театре… мы потеряли одну из величайших актрис, когда-либо рождавшихся в этой стране, и потерю эту уже никогда не восполнить…»

Гнев Томаса возрастал. Перегрин Верной был не прав. Конечно, существует вызывающий возмущение факт, но совсем не тот, по поводу которого он измарал столько бумаги. Ему надо напомнить о нем. Надо выплатить ему долг.

Глупец, зачем тебе понадобилось писать эту статью? Я же забыл про тебя! Забыл, без дураков!

«Альфа-ромео» Аманды Кэпстик все еще стоял возле дома Майкла Теннента. Крыша по-прежнему была опущена. Два часа назад по телевизору в прямом эфире показывали розыгрыш национальной лотереи. Его мать презирала лотерею и презирала людей, покупающих лотерейные билеты. Томас задумался, покупает ли билеты доктор Майкл Теннент. Он снова включил запись.

«…Боюсь, я расстроил вас сегодня утром. Нам необходимо поговорить».

Щелк.

Перемотка.

Щелк.

Он снова включил запись.

Томас ненавидел лотерею. Ненавидел эти глупые разноцветные шары, крутящиеся в стеклянном барабане. Лотерея дает людям ложную надежду. Проигрываешь – расстраиваешься. Выигрываешь – жизнь превращается в ад. Лотерея никогда не выведет тебя из заколдованного круга несчастья. Как голос доктора Теннента на пленке. Обещает то, что никогда не сможет дать.