– Да. И по-моему, надо было ее вызвать.
– Даже когда Селия призналась?
– Я думаю, да. Я не считаю, что такие поступки должны
сходить людям с рук.
– То есть нечего покрывать воров, приписывая им клептоманию,
да?
– Ну… примерно так.
– А вместо этого все кончилось хорошо, и мисс Остин уже
слышала свадебные колокола.
– Ну, от Колина Макнаба всего можно ожидать, – злобно
ответила Джин Томлинсон. – Я уверена, что он – атеист. И вообще он – скептик и
циник, очень неприятный молодой человек. Не удивлюсь, если выяснится, что он –
коммунист!
– Неужели? – воскликнул инспектор Шарп и покачал головой: –
Ай-ай-ай.
– Я глубоко убеждена, что он поддерживал Селию потому, что
для него частная собственность не священна. Он, видно, считает, что чужое брать
не зазорно.
– Но все-таки, – возразил инспектор, – мисс Остин сама
призналась в кражах.
– После того, как ее уличили, – резко парировала Джин.
– Кто ее уличил?
– Ну, этот, мистер… как его звали… Пуаро, который приходил к
нам.
– А почему вы решили, что он ее уличил? Он ничего подобного
не говорил. Он просто посоветовал вызвать полицию.
– Ну, значит, он дал ей понять, что знает. И, увидев, что
игра проиграна, она поспешила покаяться.
– А как насчет конспектов Элизабет Джонстон? Она и в этом
созналась?
– Честно говоря, не знаю. Наверное.
– Ошибаетесь, – сказал Шарп. – Она упорно настаивала на
своей непричастности к этому делу.
– Ну, может быть. Пожалуй, здесь она действительно не
виновата.
– На ваш взгляд, тут замешан Нигель Чэпмен?
– Да нет. Скорее Акибомбо.
– Правда? Почему?
– Из зависти. Цветные вообще страшно завистливы и истеричны.
– Интересно… А когда вы в последний раз видели Селию Остин?
– В пятницу вечером, после ужина.
– Кто пошел спать раньше: она или вы?
– Я.
– Вы не заходили потом к ней в комнату?
– Нет.
– А кто, по-вашему, мог подсыпать ей в кофе морфий – если,
конечно, его подсыпали в кофе?
– Понятия не имею.
– Скажите, а никто из студентов не держал морфий в
общежитии?
– Да нет… наверное, нет.
– Вы как-то нерешительно отвечаете, мисс Томлинсон.
– Я просто подумала… Понимаете, тут был один глупый спор.
– Какой спор?
– Однажды наши мальчики поспорили…
– О чем же?
– Они спорили об убийствах, о том, каким способом можно
убить человека. И в частности, о ядах.
– А кто участвовал в споре?
– По-моему, начали его Колин с Нигелем, потом к ним
присоединился Лен Бейтсон… да, еще там была Патрисия.
– Вы не могли бы вспомнить поточнее, о чем они говорили? Как
возник спор?
Джин Томлинсон немного подумала.
– По-моему, сначала они спорили об отравлениях… дескать, яд
достать трудно, и убийца обычно попадается либо при попытке купить яд, либо
потом полиция нападает на его след. А Нигель сказал, что вовсе не обязательно.
Он утверждал, что может достать яд тремя различными способами и ни одна живая
душа ничего не узнает. Лен Бейтсон сказал, что Нигель болтает чепуху, а Нигель
возразил, что готов доказать свою правоту на деле. Пат, естественно, поддержала
Нигеля – она сказала, что и Лен, и Колин… да и Селия тоже могут раздобыть яд в
больнице. Но у Нигеля на уме было совсем другое. Он сказал, что Селия не может
незаметно стащить препарат из аптеки. Рано или поздно его хватятся и поймут,
как он исчез. Но Пат с ним не согласилась; ведь Селия может, сказала она,
вылить содержимое пузырька и налить туда что-нибудь другое. Колин засмеялся и
сказал, что пациенты забросают врачей жалобами. Но Нигель, оказывается, не
собирался прибегать к особым ухищрениям. Он сказал, что хотя он и не имеет
прямого доступа к лекарствам – ведь он не врач и не фармацевт, – однако все
равно ему ничего не стоит достать яд тремя различными способами. Тут Лен
Бейтсон сказал: «Ну, допустим, а какими?» А Нигель ему в ответ: «Сейчас я этого
не скажу, но давай поспорим, что через три недели я продемонстрирую тебе три
пузырька со смертельными ядами». А Лен сказал: «Я готов поспорить на пять
фунтов, что у тебя ничего не выйдет».
– И что дальше? – спросил инспектор, видя, что Джин умолкла.
– Разговоры о ядах на какое-то время прекратились, но
однажды вечером – мы сидели в гостиной – Нигель сказал: «Ну что ж, ребята, я
свое слово сдержал». И положил на стол упаковку таблеток гиосцина, пузырек с
настойкой наперстянки и маленький флакончик с тартратом морфия.
Инспектор отрывисто произнес:
– Флакончик с тартратом морфия? На нем была наклейка? А на
других ядах?
– Я не заметила, но, по-моему, там не было больничных
этикеток.
– И что произошло дальше?
– Разумеется, начались разговоры. Лен Бейтсон сказал: «Учти,
что, если теперь ты кого-нибудь убьешь, тебя найдут в два счета». А Нигель
ответил: «Ошибаешься. Я не медик, к больницам отношения не имею, так что никому
и в голову не придет меня подозревать. Тем более что я эти яды не покупал». А Колин
Макнаб вынул трубку изо рта и произнес: «Да тебе бы никто и не продал без
рецепта». В общем, они попререкались, но в конце концов Лен признал себя
побежденным. «Правда, сейчас у меня нет денег, но я заплачу, не сомневайся, –
сказал он и добавил: – А что мы будем делать с вещественными доказательствами
твоей правоты?» Нигель усмехнулся и ответил, что лучше выбросить их от греха
подальше, и тогда они вытряхнули таблетки и бросили их в огонь. Порошок морфия
они тоже сожгли, а настойку наперстянки вылили в туалет.
– А куда они дели пузырьки?
– Не знаю. Наверное, выкинули в корзину для мусора.
– А яды они точно уничтожили?
– Да, конечно. Я своими глазами видела.
– Когда это случилось?
– Недели две назад… примерно…
– Понятно. Спасибо, мисс Томлинсон.
Однако Джин уходить не торопилась, ей явно хотелось узнать
побольше.