На пустую парковку завернул бежевый микроавтобус и встал возле «рейнджровера». Появился Роберт Миллер – пузом вперед, – одетый в потертые джинсы, такую же куртку и бирюзовую футболку: крупный усатый мужчина за пятьдесят с длинными седеющими волосами, собранными на затылке в хвостик. Он устало взглянул на часы, отчего я инстинктивно сжал занемевшую кисть. В закусочную он вошел с блокнотом в руках, и сперва я не понял, кто это. Мужчина вроде бы узнал меня, но когда он, подтянув штаны, направился к моей кабинке, я внутренне задрожал. Подняв глаза, я увидел суровое лицо немолодого, много повидавшего человека.
– Вы мистер Эллис?
– Да.
– Я Роберт Миллер.
Я уставился на него.
Не уверенный, что его представление вызвало необходимую реакцию, он добавил:
– Вы писали мне посреди ночи? Мы с вами говорили по телефону?
– Да, конечно. – Я встал, пошатываясь, и протянул руку.
Он по-деловому пожал ее – рукопожатие его было твердым и шероховатым, совсем не как влажная, мягкая, податливая рука писателя, отпустив которую, он уселся в кабинку напротив. Спокойным жестом он подозвал официантку и заказал чашку кофе и стакан воды, после чего положил блокнот на стол. На листке были сведения обо мне: дата рождения, названия книг, адрес дома на Эльсинор-лейн.
Я притормозил, чтобы привести мысли в порядок. За пятнадцать минут езды до Пирса я вроде бы подготовился, мне казалось, что мы с писателем состряпали вполне связную историю, которая должна подвигнуть Миллера помочь мне. Но теперь, оказавшись с ним лицом к лицу, я смутился и стал запинаться, как только открыл рот. Я принялся спокойно и последовательно объяснять, что происходило в доме, но вскоре стал хвататься за подробности, а потом на меня обрушились все события прошедшей недели, и рассказ превратился в беспорядочное нагромождение деталей – Терби, надгробие, черная дыра на поле, мигающие огни, вторжение, самопереставляющаяся мебель, пепельные следы, мертвые животные, видеоприложение, ветер, мой отец, дом на Эльсинор-лейн, превращающийся в дом на Вэлли-Виста, – и с искаженным лицом я выдал путаную историю, разобраться в которой мог только я сам. Но Миллер, похоже, воспринял меня всерьез. Иногда он обращал особое внимание на какую-нибудь подробность и все время черкал в блокноте, и даже самые нелепые россказни не вызывали в нем неприятия. Лицо его ничего не выражало – как будто он под наркозом. Рубленую, абсурдную фабулу он воспринимал как должное. Где удивление? Где отпавшая челюсть? Но потом до меня дошло, что для Миллера, с его родом деятельности, это самое обычное утро. Я понял, что его поза – такая же норма, как и бессвязное бормотание напуганного клиента. Выговорившись, я не ощутил ни малейшего облегчения.
Я не упомянул ни пропавших мальчиков, ни Эйми Лайт, ни мотель «Орсик», но рассказал о телефонном звонке от Патрика Бэйтмена. Тут Миллер оторвался от своего блокнота и перебил меня:
– А это кто?
– Патрик Бэйтмен? Он, хм, персонаж… моей книжки.
– Ах, да, точно. Помню, помню.
– То есть, понимаете, его на самом деле нет. Я его придумал. Наверно, его кто-то изображает, понимаете, прикидывается.
– Вы полагаете, кто-то его изображает? – переспросил он.
– Ну да, – постарался я выровнять голос, – а как еще это можно объяснить?
По-моему, это больше никак и не объяснишь.
Миллер глубокомысленно кивнул и спросил:
– По-вашему, ту тварь, которую вчера ночью вы видели у себя в коридоре, тоже кто-то изображает?
Я тут же сбился.
– Хм… нет… нет… эту штуку я придумал… тоже.
Я понял, что у Миллера выстраивается некая теория, и с неожиданным облегчением также осознал, что встретил наконец человека, готового мне поверить.
Миллер не сводил с меня глаз. Темные очки я еще не снял.
– Даже не знаю… – сбивчиво начал я, – как дом и физические проявления этих… хм… литературных персонажей… могут быть связаны, но… возможно, так оно и есть, – прошептал я в болезненном – физически болезненном – отчаянии.
Сказав это в пустой воздух закусочной, я собрал все оставшееся достоинство и выпрямил спину.
Молчание затянулось, Миллер впитывал меня. Он снял свои зеркальные очки – глаза у него были ясные, молочно-голубые – жестом, подразумевавшим, что я должен последовать его примеру, но я не мог; слишком глубоко в орбиты провалились мои глаза.
– Мне сложно… признать все это… и сложно поверить, что все это действительно происходит, и вот дошло… до событий прошлой ночи… и я здесь – то есть мы здесь – потому что… потому что я хочу, чтобы все это прекратилось.
– «Все это» – то есть необъяснимые явления.
– Да, – пробурчал я, уставившись на плоскую бесплодную землю за шоссе, – необъяснимые явления.
Решив, что я закончил свой рассказ, он чуть поерзал на стуле и почти без выражения произнес:
– Строго говоря, мистер Эллис, я демонолог.
Не желая того, я кивнул:
– То есть?
– Человек, который занимается изучением демонов и умеет с ними обращаться.
Я долго пялился на Миллера, прежде чем спросить:
– Демонов?
Плохой знак, предостерег писатель.
Миллер вздохнул. В моей гримасе он заметил недоверие.
– Кроме того, я работаю с, как вы бы их назвали, привидениями – если вам это больше подойдет, мистер Эллис. Говоря обычным языком, можете называть меня охотником за привидениями или же исследователем паранормальных явлений.
– То есть вы изучаете… все сверхъестественное? – Слова выскочили сами по себе, как и ожидалось, потому что писатель все нашептывал: Эва, как у тебя крыша-то поехала.
Он кивнул. Я пристально смотрел на него, изо всех сил стараясь припомнить фразы, которые я вчера по пьяни вычитал в Сети.
– Вы можете… очистить дом от привидений?
Я наконец снял темные очки.
Увидев мою щеку с набухшим в полную силу синяком, Миллер слегка вздрогнул и поморщился. Что-то внутри его звякнуло. Теперь убедить его будет еще легче.
– Вы же не думаете, что я сумасшедший? – быстро спросил я.
– Я делаю выводы по ходу беседы, – сказал, он, приняв обычное выражение. – В этом, собственно, и состоит суть нашей первой встречи: я должен убедиться, что вам можно верить.
Я прикрыл глаза и заговорил:
– Поймите, я не какой-нибудь неуравновешенный. Вернее, может, так оно и есть, но я по крайней мене, хм, не сдвинутый бедокур.
– Тут я пока что не уверен. – Миллер вздохнул, откинулся на спинку и скрестил руки. – Вы хотите еще что-нибудь мне рассказать?