Гламорама - читать онлайн книгу. Автор: Брет Истон Эллис cтр.№ 76

Мы сидели в общей комнате и говорили о том, как измельчали все вокруг, обсуждали романы, которые у нас были со всеми этими мелкими людишками, а затем Джейми заметила то ли особо ненавистное лицо, то ли бывшего любовника (как правило, эти две категории полностью совпадали), наклонилась ко мне и поцеловала, даже прежде чем я успел вымолвить: «Что за дела?» Парень — по-моему, его звали Митчелл — прошел мимо. Ей было мало того, что мы уже трахались недели две — ей нужно было, чтобы все кругом знали об этом.

— Ну и умотался я прошлой ночью, — зеваю я и потягиваюсь.

— Ты был просто великолепен, — говорит она.

— Постригись, — бурчу я в сторону какого-то типа с «конским хвостом», прошмыгнувшего мимо, а Джейми заметила за окном садовника, подстригающего куст роз, и кокетливо облизнула губы.

Ее длинные ногти всегда были покрыты белым лаком, и она обычно начинала предложение со слов «Вопреки общераспространенному мнению…». Она презирала мужчин в бейсболках, но сама носила бейсболку, когда ей казалось, что ее волосы плохо выглядят или ей не хотелось их мыть с похмелья. Остальные излюбленные ее пунктики по поводу мужчин были легко предсказуемыми: она терпеть не могла, когда кто-то изображал из себя негра, пятна мочи или спермы на трусах в обтяжку (разновидность мужского нижнего белья, которую она ненавидела), плохо выбритые щеки, когда оставляют засос, когда ходят повсюду с книгами под мышкой («Это Кэмден, черт побери, а не Йейль», — возмущалась она). Она не питала ни малейшего почтения к презервативам, но твердо знала, у кого из парней в колледже есть герпес, а у кого — нет (эту информацию она получала от влюбленной в нее медсестры-лесбиянки в студенческой поликлинике), так что все это была одна сплошная показуха. Шекспир «раздражал» ее.

Когда я сказал ей, что не ищу серьезных отношений, она посмотрела на меня как на сумасшедшего, поскольку я, по ее мнению, был в первую очередь к таким отношениям просто не способен. Я мог сказать ей, что ее соседка по комнате — просто прелесть, а затем пуститься в долгий монолог на тему своих бывших подруг, с упоминанием каждой капитанши болельщиков, которую я когда-либо трахал, кузины, которой я засунул палец во влагалище во время вечеринки в Вирджиния-Бич, или же хвастался тем, как богата моя семья, причем я всегда привирал, потому что очень часто никакого другого повода привлечь к себе ее внимание у меня не имелось, хотя она прекрасно знала, кто мой отец, и видела его не раз по CNN. Она прощала мне кучу недостатков, потому что я был, по ее мнению, «просто чересчур хорош собой».

Поначалу сама она была такой неразговорчивой и безразличной, что мне захотелось узнать о ней больше. Я завидовал этому ее безразличию — оно было полной противоположностью беспомощности, озлобленности, алчности, страданию или стыду других. Но она никогда не была счастлива по-настоящему, и не прошло нескольких дней, как в наших отношениях уже наступила та фаза, когда ее перестали полностью интересовать как я, так и любые мои мысли и мнения. Я изо всех сил старался в постели, пытаясь через секс пробудить в ней остатки совести, отчаянно доводя ее до оргазма, я трахал ее до тех пор, пока пот не начинал ручьями течь с ее раскрасневшегося лица, и она не начинала кричать от боли, и мы занимались этим на матраце, который лежал на полу рядом со стопками книг, украденных Джейми из библиотеки, и парой порнографических журналов, купленных мною для вдохновения, и все время звонил то ее бухгалтер, то ее психоаналитик, то ее двоюродный брат, заблудившийся на Ибице, и мы вели грустные разговоры о том, как она сильно ненавидит свою мать и хочет, чтобы та умерла так же, как и моя, но я слушал ее «внимательно» и старался не придавать этому особого значения, потому что я знал, что ее первый бойфренд погиб в автокатастрофе, возвращаясь к ней из лыжного домика в Браттлборо, где он занимался тем, что изменял ей. «Но он был такой урод, что я об этом даже говорить не хочу», — заключала она порою через час, порою через семьдесят, а порою через восемьдесят минут бесед на эти темы.

Лимузин подкатил к двери одного из общежитий, и группа первокурсников с матрацем, собравшихся понежиться под последними лучами солнца в темнеющем небе, вышла из Бут-Хауса, стоящего на самом краю кампуса. Кто-то открыл бочонок пива, люди начали собираться вокруг него, а ветер, разносивший листья по лужайке, заставил нас с Джейми поднять глаза и заметить, какими голыми стали уже деревья. На экране большого телевизора, висевшего над камином, шло MTV, и какой-то виджей представлял новый клип, но звук был отключен, только шумело в динамиках статическое электричество, и люди болтались по общей комнате в ожидании обеда или начала лекции. Иногда кто-нибудь садился рядом с нами и начинал подслушивать, о чем это мы болтаем, а кто-то еще объяснял у меня за спиной кому-то принципы работы видеомагнитофона. Джейми тупо смотрела на гигантскую надпись «НЕ ФОТОГРАФИРОВАТЬ!», прикрепленную к бессмысленно стоявшей посередине комнаты одинокой колонне, около которой я заметил обнаженный манекен с вывороченными членами, который кто-то сбросил с лестницы, ведущей в столовую.

— У тебя наличные есть? — спросил я ее.

— Не перегибай палку, зайка, — предупредила она, слегка опустив темные очки и обозревая комнату.

Тогда я снял свои очки и изучил свое отражение в стеклах. Она щелкнула пальцами у меня под носом.

— Почему бы тебе не начать жевать с открытым ртом? Или облизывать пальцы после еды?

— Я никогда не рискну взять тебя с собой в приличное место, — парирую я.

— Ну ты задница, — бормочет она, глядя с вожделением на паренька из Бразилии, которого она еще не оттрахала, но через неделю обязательно оттрахает; паренек проходит мимо, подбрасывая коленом футбольный мяч и жуя на ходу багель, — джинсы его очень стильно порваны, на нем — майка с символикой какого-то тренажерного зала.

Я в шутку соглашаюсь с ее утверждением.

— Ты педрила, — зевает она, расправляясь с остатками «Molson».

— Он надевает носки под сандалии, — возмущаюсь я. — И все еще носит кольцо, подаренное ему в память об окончании средней школы.

— Ты тоже еще не тянешь на зрелого мужчину, дружок.

— Все же я не ношу клубные пиджаки.

— Вопреки общераспространенному мнению, этого еще мало, чтобы быть неотразимым.

— Неотразимым? — задыхаюсь я от деланного возмущения. — Плакаты, светящиеся в ультрафиолете, — вот это круто. И бонги — это тоже очень круто.

— Ты — извращенец, — заявляет она восторженно. — Но у тебя есть способности.

Шон Бейтман, с которым она тоже спала, присоединяется к нам, изобразив на лице рассеянную улыбку и кивая нам, хотя никто ему не сказал ничего такого, на что следовало бы ответить кивком. Он громко вопрошает, нет ли у нас травы, попутно сообщая, что Руперта арестовали в Олбани то ли вчера вечером, то ли сегодня рано утром. Я отмечаю про себя, какие у Бейтмана красивые запястья, а кто-то играет на гитаре печальную песню из репертуара Led Zeppelin — по-моему, это была «Thank You», и последние лучи света, проникавшие в комнату через окно, у которого мы все сидели, угасли, и тогда Шон прошептал мне на ухо: