Пандемониум - читать онлайн книгу. Автор: Лорен Оливер cтр.№ 56

— Мы готовы,— говорит Джулиан.

Мы идем по платформе между грудами мусора и самодельных жилищ. Где бы мы ни проходили, все глаза устремлены в нашу сторону. В полумраке передвигаются сгорбленные тени людей. Их вынудили спуститься сюда, так же как нас вынудили уйти в Дикую местность. И все это ради общества порядка и стабильности.

В здоровом обществе ни один человек не может быть болен. Философия АБД уходит глубже, гораздо глубже, чем я думала. Опасность представляют не только не исцеленные, но и люди с физическими недостатками, не нормальные, не такие, как все. Они тоже подлежат уничтожению. Понимает ли это Джулиан? Или он всегда знал об этом?

Неправильное должно быть исправлено; грязь должна быть вычищена; законы физики говорят о том, что системы неуклонно стремятся к состоянию хаоса, и, следовательно, с наступлением хаоса надо постоянно бороться. Правила очистки изложены и в руководстве «Ббс».

В конце платформы Рэтмен спрыгивает на пути. Сейчас он двигается нормально, если Рэтмен и был ранен во время стычки со стервятниками, то его тоже подлатали и перевязали. Джулиан прыгает следом, а потом помогает спуститься мне, держит за талию, пока я неуклюже спускаюсь с платформы. Чувствую я себя, конечно, лучше, чем раньше, но двигаюсь по-прежнему плохо. Слишком долго без еды и воды, и в голове у меня после удара еще стучат молотки. Когда я приземляюсь, левая лодыжка у меня подворачивается, я врезаюсь подбородком в грудь Джулиана, а он крепко обнимает меня за плечи.

— Все нормально? — спрашивает он.

В этот момент я остро ощущаю нашу физическую близость и тепло его рук.

Сердце у меня вот-вот выскочит из груди, и я отступаю на шаг назад.

— Все отлично.

И снова нам надо идти в темноту. Я топчусь на месте, и Рэтмен думает, что мне страшно. Он оборачивается и говорит:

— Чужаки так далеко не заходят. Можешь не волноваться.

У Рэтмена нет ни факела, ни фонарика. Наверное, факелы использовались для устрашения чужаков. В глубине туннеля черным-черно, но Рэтмена, кажется, это не смущает.

— Пошли,— говорит Джулиан.

И мы идем следом за Рэтменом и тусклым лучом фонарика.

Мы идем молча, но иногда Рэтмен останавливается и цокает языком, как будто подзывает собаку. Один раз он присаживается на корточки, достает из кармана печенье и крошит его на землю между шпалами. Со всех сторон к нему сбегаются крысы. Они обнюхивают его пальцы, дерутся за крошки печенья, запрыгивают ему в ладони и забираются по рукам на плечи. Жуткое зрелище, но я не могу отвести глаз.

— Ты давно здесь? — спрашивает Джулиан, после того как Рэтмен встает.

Теперь я слышу, как вокруг нас мелкие зубки грызут печенье и коготки стучат по гравию и по шпалам, а фонарик освещает быстро пробегающие по туннелю тени. Меня вдруг охватывает ужас, мне кажется, что крысы окружили меня со всех сторон, они на стенах и даже на потолке.

— Не знаю,— отвечает Рэтмен.— Потерял счет.

В отличие от других людей, которые устроили свое жилище на платформе под землей, у него нет видимых физических дефектов. Я не могу сдержаться и спрашиваю:

— А почему?

Рэтмен резко поворачивается в мою сторону. Он молчит, и какое-то время мы трое просто стоим в душной темноте. У меня учащается дыхание.

— Не хотел, чтобы меня исцелили,— наконец говорит он.

Это простые слова из лексикона тех, кто живет на поверхности, и мне сразу становится легче дышать. Во всяком случае, он не сумасшедший.

— Почему не хотел? — Это уже Джулиан.

Еще одна пауза.

— Я уже был болен,— говорит Рэтмен.

Я не вижу лица, но слышу, что он улыбается, когда отвечает. Интересно, удивляет это Джулиана, как меня, или нет?

В этот момент мне приходит в голову, что людей можно сравнить с туннелями. В каждом человеке множество темных мест и пещер, и невозможно заглянуть во все. Невозможно даже представить, что в них таится.

— Что случилось? — продолжает выспрашивать Джулиан.

— Ее исцелили,— коротко отвечает Рэтмен и поворачивается к нам спиной, то есть пора идти дальше,— А я выбрал... это. Жить здесь.

— Подожди, подожди,— Джулиан тянет меня за собой, и мы вынуждены немного пробежаться, чтобы нагнать Рэтмена,— Я не понимаю. Вы вместе заразились, а потом ее исцелили?

— Да.

— А ты вместо исцеления выбрал это? — Джулиан, ничего не понимая, трясет головой,— Ты же наверняка видел, что... Я хочу сказать, что процедура убивает боль.

В словах Джулиана звучит вопрос, я знаю, что сейчас он борется сам с собой, цепляется за свою старую веру, за идеи, которые так долго дарили ему покой.

— Я не видел.— Рэтмен быстро идет по туннелю, должно быть, он наизусть знает, куда ведет каждый поворот, а мы с Джулианом еле за ним поспеваем.— После этого я ее больше не видел.

— Ничего не понимаю,— говорит Джулиан.

У меня сжимается сердце от жалости — мы ровесники, а он так мало знает о жизни.

Рэтмен останавливается. Он не смотрит на нас, но я вижу, как поднимаются и опускаются его плечи — он тяжело вздыхает.

— Они забрали ее у меня один раз,— тихо говорит он.— Я не хотел терять ее снова.

Мне безумно хочется положить руку ему на плечо и сказать, что я его понимаю. Но что значит «я тебя понимаю»? Какая глупость. Мы можем только попытаться пройти по этим темным туннелям в поисках света.

— Мы пришли,— говорит Рэтмен и отходит в сторону, так что луч фонаря падает на проржавевшую металлическую лестницу.

Я все еще не нахожу нужных слов, а он уже встал на нижнюю ступеньку и начал подниматься на поверхность.

Вскоре я слышу, как Рэтмен возится с металлическим люком в потолке. А когда он его открывает, на меня падает такой яркий свет, что я вскрикиваю от неожиданности и отворачиваюсь, чтобы переждать, пока перед глазами перестанут мерцать цветные вспышки.

Рэтмен подтягивается и вылезает наружу, а потом вытягивает и меня. Джулиан выходит последним.

Мы стоим на большой платформе под открытым небом. Внизу тянется старая, покореженная железнодорожная колея. В определенном месте она, наверное, уходила под землю. Платформа вся в птичьем помете. Повсюду голуби, они сидят на облезлых деревянных скамейках, на старых урнах, на шпалах между рельсами. На поблекшей от солнца и ветра вывеске когда-то было написано название станции, но теперь можно различить только некоторые буквы: «Н», «О», «В», «К». На стенах приклеены старые лозунги. Один гласит: «Моя жизнь — мой выбор». На втором: «Обезопасим Америку». Старые лозунги, признаки давнишней борьбы между верующими и неверующими.

— Что это за место? — спрашиваю я у Рэтмена.

Он присел на корточки рядом с черной дырой, которая ведет вниз, под платформу, и натянул капюшон так, чтобы солнце не слепило глаза. По всему видно, что ему не терпится прыгнуть обратно в темноту. У меня впервые появляется шанс разглядеть этого человека, и я вижу, что он гораздо моложе, чем я предполагала. Если не считать морщинки возле глаз, лицо у него совершенно гладкое. Кожа бледная, даже голубоватая, как молоко, а карие глаза, не привыкшие к такому количеству света, не могут ни на чем сосредоточиться.