— Вот, — говорю я, откладывая нож и доставая семь шаров, чтобы занять его чем-нибудь другим. — Оцени.
Я дую на них, и на их поверхности искрится легкий свет. Потом подбрасываю их в воздух, и они сразу оживают, начиная вращаться по своим орбитам вокруг оранжевого солнца в центре.
— Это солнечная система Лориен, — говорю я. — Шесть планет, одно солнце. А это, — добавляю я, показывая на четвертый шар, который остается таким же пепельно-серым, каким я его видел в последний раз, — Лориен. Так она выглядит сейчас, в эту самую минуту. Все, что осталось живого, — это свечение в ее ядре.
— Ух ты! — восклицает Сэм. — Чуваки из НАСА просто наложили бы в штаны, увидев это.
— И посмотри еще, — говорю я, зажигая свою правую ладонь. Я направляю свет на шар, и тут же его поверхность из удручающе серой превращается в синюю и зеленую — цвета океанов и лесов. — Такой планета была за день до вторжения.
— Ух ты! — снова восклицает Сэм, благоговейно разинув рот. Пока он завороженно смотрит на вращающиеся планеты, я снова заглядываю в Ларец.
— Тебе знакомо что-нибудь из этого? Может, знаешь, что с ними делать? — спрашиваю я Шестую, но она не отвечает. Я оборачиваюсь и вижу, что она с тем же изумлением, что и Сэм, смотрит на кружение планет солнечной системы в полуметре над полом. Поскольку Генри сказал мне, что они не входят в мои Наследия и, соответственно, не были заперты в Ларце, я ошибочно решил, что она их видела и раньше. Но в общем-то понятно, почему не видела: они активируются только после того, как разовьется первое Наследие.
— Шестая, — снова говорю я. Она возвращается к действительности, поворачивается ко мне, и, как только наши глаза встречаются, я сразу отвожу взгляд. — Ты что-нибудь знаешь обо всем этом?
— Не очень, — бормочет она, поглаживая камни. — Вот это заживляющий камень. Мы с Генри использовали его в школе, — говорит она, показывая на плоский черный камень, который я видел раньше. Тут она столбенеет, с ее губ слетает едва слышный возглас. Мы с Сэмом обмениваемся недоуменными взглядами. Она достает из Ларца бледно-желтый камень, гладкий и воскообразный на вид, и подносит его к свету. — Боже мой, — восхищается она, оглядывая его с разных сторон.
— Рассказывай, — нетерпеливо говорю я. Она смотрит мне прямо в глаза.
— Это ситарис. Камень с нашей первой луны.
Она прикладывает этот маленький камень ко лбу и зажмуривается. Желтоватый оттенок камня немного темнеет. Она открывает глаза и отдает камень мне. Я хмурюсь и беру у нее камень, коснувшись кончиками пальцев ее ладони. Сэм вдруг резко втягивает в себя воздух.
— Что за… — Он выглядит испуганным и пытается нащупать меня неуверенными движениями, словно слепой.
— Что происходит? — спрашиваю я, отталкивая руки Сэма от своего лица.
— Ты стал невидимым, — спокойно говорит Шестая. Я опускаю взгляд на свои колени. Верно: я весь пропал. Я бросаю ситарис на пол, как горячую картошину, и тут же становлюсь видимым.
— Ситарис, — объясняет Шестая, — позволяет одному Гвардейцу передавать Наследие другому, но только на короткое время. Думаю, на час, может, на два. Точно не знаю. Тебе надо только зарядить его, сфокусировав на камне свою энергию. Прикладываешь его ко лбу — бац! — и готово.
— Заряжаешь его как батарейку? — спрашивает Сэм.
— Именно. И он не начнет использовать Наследие, пока его снова не коснутся.
Я смотрю на камень.
— Очень мило. Значит, кто-то другой может вместо тебя поехать в город.
— И кто-то другой, а не ты, может быть невосприимчив к огню, — весело говорит она.
— Если ты будешь мила со мной, то это можно устроить, — отвечаю я.
Сэм поднимает камень и сосредотачивается, напрягая все тело. Ничего не происходит.
— Ну, давай же, — обращается он к камню. — Обещаю использовать эту возможность только для правого дела. Никаких женских раздевалок, клянусь.
— Извини, Сэм, — говорит Шестая. — Боюсь, что эта штука срабатывает только на нас.
Он кладет ситарис, и мы дальше копаемся в Ларце, пытаясь отыскать что-нибудь еще, что реагировало бы на прикосновение. Мы целый час изучаем все семнадцать находящихся в Ларце предметов: мы согреваем их дыханием, крепко сжимаем, но ничто не оживает — только светящийся кристалл, завернутый в полотенце, большой продолговатый кристалл с клубящейся сердцевиной и солнечная система, все еще кружащая над нами. Однако заживляющий камень вылечивает порезы и кровоподтеки, которыми меня разукрасила Шестая.
— Черт, почти всю свою жизнь я ждал момента, когда я открою эту штуку. Теперь наконец открыл, но почти все кажется бесполезным, — говорю я.
— Я уверена, что их польза откроется со временем, — уверяет меня Шестая. — Такие вещи надо оставлять в покое. Нужно окончательно их выбросить из головы — и вот тогда обычно и приходят правильные ответы.
Я киваю, глядя на разложенные вокруг Ларца предметы. Шестая права: если форсированно добиваться ответов, то добиться можно только одного — они не придут.
— Да, может быть, что-то активируется только с новыми Наследиями. Кто знает, — говорю я, пожимая плечами. Я складываю все обратно, чувствуя, что надо оставить завернутый в полотенце светящийся кристалл. Я не убираю солнечную систему, которая продолжает свой круговой марш. Я закрываю и запираю Ларец и ухожу с ним по коридору.
— Не унывай, Джон, — говорит мне вдогонку Шестая. — Как говорил Генри, ты, наверное, еще не готов к тому, чтобы все увидеть.
14
Я не могу уснуть. Отчасти из-за Ларца. Насколько я знаю, один из камней мог дать мне способность превращаться в разные существа, как это делает Берни Косар. Другой мог возвести вокруг меня железный барьер, непреодолимый для вражеского нападения. Но как в этом разобраться без Генри? Я опечален. Я потерпел фиаско.
Но в основном из-за Шестой. Я непрестанно думаю о ней, представляю ее лицо, совсем близко склонившееся к моему. Вспоминаю ее сладкое дыхание. Или вижу, как светятся ее глаза в лучах заката. В тот момент я испытывал непреодолимое желание прекратить тренировку, обнять ее и прижать к себе. Острое желание сделать это сейчас, даже спустя несколько часов, все еще бередит мне сердце, и оно-то и не дает мне уснуть. Оно, а также чувство огромной вины за то, что меня к ней влечет. Девушка, к которой я должен тянуться, — это Сара.
Мой ум слишком перегружен, чтобы я мог уснуть. Слишком много эмоций: боль, вожделение, смущение, вина. Я лежу еще двадцать минут, прежде чем бросить попытки уснуть. Я скидываю одеяло, надеваю штаны и серую футболку. Берни Косар выходит за мной из комнаты в коридор. Я сую голову в гостиную, чтобы посмотреть, спит ли Сэм. Спит, завернувшись на полу в одеяло, как гусеница в коконе. Я разворачиваюсь и иду назад. Комната Шестой прямо напротив моей через коридор, и ее дверь приоткрыта. Я смотрю на нее и слышу, как Шестая ворочается на полу.