Фартовые - читать онлайн книгу. Автор: Эльмира Нетесова cтр.№ 87

Дрозда она не распознала, И тот пригрелся под толстым боком, чередуя свое время с шоферами, мелким начальством и мусорами, которые предпочитали брать с бабы свою долю натурой.

Шлюху звали Нюркой. Она из вербованных. Приехала на Сахалин из деревни сразу после войны. Поначалу работала на стройке землекопом. Неплохо зарабатывала. Но потом случилась беда. Простыла. Заболела надолго. И оказалась никому не нужной. На прежнюю работу не взяли, а на легкую и без нее хватало желающих. Вернуться домой на материк было не к кому. Хорошо, что сбережения были. Голодом не сидела. Выпивать стала, вначале понемножку. А там и мужики появились. Залей, мол, горе. Втянулась. Но не спилась.

На нового кавалера поначалу глянула насмешливо:

— Экий заморыш! Я ж тебя меж ног потеряю.

Но Дрозд не заробел. Ответил достойно:

— Я в бабочках не только ноги люблю.

Всю ночь не впускала Нюрка других дружков. Уж больно ей новый понравился. И откуда в кем столько страсти? А сколько всяких хитростей знает про любовь. Она о таких и не слыхала.

Лишь утром выпустила Дрозда из потных объятий, не взяв с него ни копейки. Напоив и накормив, велела навещать. Но он отказался. Не гордец. И теперь через день наведывался к Нюрке. Выпить и пожрать на халяву. Да еще и любовью побаловаться.

Дрозд теперь как сыр в масле катался. В сутенеры попал. По не наглел, в бабью жизнь нос не совал.

Шнырь и сам не знал, что горемычная Нюрка ценила в нем не мужика. Этого она навидалась. Дорого ей было сострадание и понимание его. Что, узнав, чем промышляет — не высмеял. Не обозвал. Пожалел ее, поняв сердцем. Да и как не понять было Дрозду бабу, которую избила жизнь?

Знавал он за свою жизнь немало проституток. Ни одна не занялась своим делом из обычной бабьей прихоти. Каждую на это толкнула беда. Дрозд всех их жалел. Видно, потрепанный судьбой легче понимает чужую боль.

Шнырь, единственный из мужиков, не жалел для Нюрки ласкового доброго слова. За что она была ему верна, пусть не телом, так душой.

Дрозд наплел ей о себе всякие небылицы. Но Нюрку не интересовала его биография. Она тянулась к нему неосознанно. Выделяла изо всех. Понимая сердцем, что жизнь его нелегка и непроста.

Сама того не зная, уберегла его в своей постели от милиции. Искать Дрозда у нее, зная Нюрку, никому и в голову бы не пришло.

Попривыкнув к ней, Дрозд перестал навещать городские притоны и все меньше попадал в неприятные истории.

Но, как и каждого вора, Дрозда тянуло на свой промысел, и он частенько бывал на железнодорожном вокзале. Здесь от кентов узнал, где находится Рябой. Ничуть не удивился, что в районе железки. Милиция поверила в то, что спугнула отсюда фартовых надолго, и те такое заблуждение использовали.

Рябой слезал с чердака поздней ночью, когда в городе не гнали лишь буйные головы. В кромешной тьме, обходя брехливых собак, приходил в «малину».

Кенты теперь часто меняли хазу. Но всегда Рябой знал, где их искать. Не хотелось фартовому показываться на глаза пахану. Тот долго не мог простить законнику неосторожности в универмаге. И того, что на выручку Рябому пришлось дать самую

лучшую «малину». Она выследила. Она вызволила. Она промолчала. Фартовый даже не знал, кому обязан…

Раньше раненых и больных не оставляли фартовые вот так без охраны и присмотра. Но теперь обстоятельства заставили пойти на это.

Здоровые законники быстро меняли хазы и оставались неуловимыми. Им никто и ничто не связывало руки.

Больной имел право вернуться, когда был уверен в себе. Вот и Рябой: решил, что уже в состоянии держать «малину» и навсегда покинул чердак.

Вор шел тихо. Ни один камень не шелохнулся под его ногой. Ни одна собака не проснулась в ночи. Это не просто вор, а вор в законе, главарь «малины». Но будь у городской милиции запасная машина — не шел бы…

Шел по ночному городу и Кабан. Вместе со своими фартовыми. Обокрали сегодня магазин на окраине. Выручку за всю неделю уволокли. Как раз накануне сократили должность одного инкассатора. А второй — заболел. «Наводчики» быстро приметили сбой в сдаче дневной выручки…

Шнырь Дрозд решил сегодня потемну навестить пахана. Хотел пожаловаться на фартовых, обидевших известного ростовщика с железки. И хотя тот слыл бессердечной сволочью, иногда выручал законников. В этот раз они вернули ему долг, по пять ежемесячных процентов отдавать было жаль. Вот и отколошматили мужика, когда тот их потребовал. Расписали все бока и мурло. Да так, что финансист поклялся никогда не помогать фартовым.

Ростовщик не раз помогал Дрозду. Шнырь приходил к нему в особо трудные времена. И Цыган ссужал его деньгами, не беря расписок. Знал мужик Дрозда, тот его клиентов умел припугнуть…

Дядя не спал, разрешил войти. И Дрозд, шмыгнув в комнату, плотно прикрыл за собою дверь.

Пахан был не один. За столом, облокотившись на край, сидела Оглобля, и, моргая красными опухшими веками, твердила свое забубенно:

— Вы мне жисть сгубили. Молодость отняли. Красу высушили. А когда старой и больной стала, отвернулись. Обещались любить до гроба. Да только любовь ваша коротка. Едва за порог, вся любовь и выветрилась. А мне теперь что делать? Не то что выпить, жрать часто бывает нечего. Барахлишко, какое по молодости дарили, все поизносилось. Во двор выйти не в чем. Неужели всю честь забыли? Ведь сколько я на вас отдала.

— Хватит баки заливать! — оборвал ее Дядя.

— Какие баки? Разуй зенки, в чем я к тебе нарисовалась. Л ведь это самое лучшее. Ты еще пасть на меня открыл. Аль запамятовал, сколько ночей я тебя грела? Из всех выделяла.

— Никого не обделяла, то верно — хмыкнул Дядя, соображая, сколько дать Тоське, чтоб подольше не приходила.

— Пахан, прости, коль не так что трёхну, — встрял в разговор Дрозд, — только вот барахло Оглобле мог бы и Кабан сдать. Либо баруха на железке. Не темнит клевая. Может, и впрямь помочь?

— Ты чего суешься, не спросясь, в чужую жопу? Смойся, покуда сам с ней не разберусь! — Дядя выгнал Дрозда.

Шнырь и вовсе бы ушел, если бы не дело: Цыган обещал ему, если поможет вернуть проценты с фартовых, дать два польника.

Дрозд ждал долго, пока не услышал:

— Дрозд, хиляй сюда!

Шнырь заторопился. Оглобля, рассыпаясь в благодарностях, приглашала пахана не забывать ее.

— Нынче я опять заживу. Приходите, мужички. Мы еще вспомним прошлое! — подбоченилась Тоська и лукаво, как когда-то давным-давно оглядела мужиков.

Дядя голову нагнул. Когда-то любил Тоську. Сколько дорогих украшений — бриллиантов чистой воды, светлых, как слеза, дарил он ей. Дважды за эти цацки был приговорен к максимальным срокам.

Отбывал их на Чукотке, не раз жалел, что в живых остался. Ппг на эту лукавинку, чтоб только ему ее дарила, поливал потом па сорокоградусном морозе сверкающий бриллиантами снег, болел и умирал от цынги. Не верилось, что увидит ее.