Месть фортуны. Дочь пахана - читать онлайн книгу. Автор: Эльмира Нетесова cтр.№ 52

— Держись, Седой! Не сорвись! Наши участки рядом. Чуть что, крикни меня, врубим по первое число! — говорил Трофимыч. Но… Фронтовики оказались далеко. Начальник зоны предусмотрел. И рядом поставил фартовых. Те никогда не

вмешивались в разборки шпаны, считая для себя западло разговаривать с нею.

Свалка завязалась в обед, когда Седой подошел к кухне за баландой. Кто-то вылил ему в лицо свою порцию и захохотал, что согрел честнягу,

Земнухов разглядел долговязого мужика, хохотавшего громче всех. Его он сбил с ног сразу и бросился сверху, задушить серую безмозглость. Но на него навалилась куча.

Весь перерыв разгоняла охрана дерущихся, не жалея ни кулаков, ни сапог, ни прикладов.

Старший охраны, не пожелав вникнуть в суть, заставил бригаду вкалывать сверхурочно еще два часа. На лютом холоде, оставшиеся без обеда, люди быстро теряли силы и падали головой в снег.

Случись такое с Седым, шпана воспользовалась бы и добила человека. Земнухов работал сцепив зубы.

Оглянувшись, увидел замерзающего в снегу бугра шпаны. Выдрал ломом мерзлую корягу. И, раздолбав в куски, поджег. Подтащил к теплу умирающего.

У охраны папиросы из рук попадали от удивления. Придя в себя, заорали:

— А кто вламывать будет? Пусть норму отпашет, враз согреется!

— Гаси костер, мудак!

— С кем воюешь? Помирает он. Уж никому не враг. И норму — на небе с него спросят. Как и с нас. Пусть согреется. Может, отойдет еще…, — ответил Седой.

— Чтоб тебя оттрамбовать?

— Пусть махается, если мужик в нем задышит. Покойников я нагляделся. В войну. Этот — мне не враг, — подкинул в огонь остатки коряги и пошел выковыривать из снега пенек.

Охрана пристыженно умолкла. Подтащила к теплу еще двоих, грелась и сама. А через час скомандовала шабаш.

Шпана молча озиралась на Седого. Не наскакивала, не толкалась. Его пропустили в машину первым, расступившись перед бортом.

Шпановский пахан так и не отогрелся.

Ночью он умер на своей шконке — в бараке, велев поставить бугром взамен себя — Седого.

Ему об этом сказали утром. Передав дословно все, что говорил пахан:

— Крепкий мужик. Кремень. С ним до воли додышите. Другого не ставьте. Загнетесь от глупостей. Его и своих. К Седому не прикипайтесь. На воле — в малину сфалуйте. Оборвется такое — ваш кайф! Цимес, а не пахан! Он — кайфовей всех! Так ботаю, потому что жаль мне вас. Линяю от фарта! От всех! Его не трамбуйте! И бугра зоны — не слушайте. Седой ни перед кем не лажанулся…

— Он хотел трехнуть еще что-то. Очень важное. Но не смог. Дыхалка дала осечку. Он захрипел. Зенки выкатываться! стали. И заглох, — говорила шпана, окружив Седого.

Земнухов хотел отказаться от бригадирства. Но Трофимыч, узнав обо всем, уломал, убедил. И Земнухов взялся.

С первого же дня шпана беспрекословно слушалась его. Выполняла каждую просьбу. Приказывать Седой научился гораздо позже.

С начальником зоны и с операми у Земнухова так и не сложились отношения. Они, словно стерегли друг друга, ловя и запоминая каждый промах и ошибку.

Седой не доверял им, и постоянно проверял точность учета выработки его бригады, правильность начисления заработка, обсчет выполнения нормы на каждого человека. За каждый процент и копейку ругался до хрипоты.

Он поселился в шпановском бараке и держал в руках всю горластую ораву, не позволяя ей срываться ни на ком.

— Не хрен давать повод хмырям из администрации штрафовать нас за каждый прокол! Вон, оттыздили охранника! И всех нас накололи! По десять рабочих норм сняли с каждого! А это — десять дней воли! Секете, падлы? — набирался фени Седой.

Слушая вечерами, кто за что попал на Колыму, Земнухов стал понимать, что не только его опалило горе, не он один отбывает срок ни за что.

— Шпана, услышав от самого Седого его историю, и вовсе потеплела. Зауважала мужика. И предложила, выйдя на волю, скентоваться в малину.

Земнухов и думать об этом не хотел.

— Воровать? Да я в детстве такого не умел! Случалось, в колхозный сад за яблоками пойду с ребятами, они наберут и убегут. А я обязательно попадусь объездчику на глаза. Всю жопу солью он мне изрешетит, за себя и за сбежавших. Не везло мне с этим. За цветами к соседу влез. Собака его чуть яйцы не оторвала! — отказывался Земнухов. Но воры не уступали:

— Научим! Вот гляди, как надо! — показывали Сашке хитрости и тонкости своего ремесла.

— А вдруг поймают? И опять сюда? Нет. Я работать буду на тракторе! Ведь я — танкистом был! — отказывался Седой;

— Дурак! Мудило! Тебе честь даем! Вон, Петух, тоже трактористом вламывал на воле. Не в малине родился. На свои копейки дышал. И все же влип сюда! А за что? Какому-то мудаку завидно стало. И вогнал ему пыж в масляный фильтр. Трактор и накрылся! Нет бы виновного найти — Петуха за вредительство, как врага народа, на четвертак и сюда… Трехни, он при чем? — спрашивала шпана.

— А я шофером вкалывал. На мясокомбинате. Обнаружила ревизия недостачу. И вместо того чтобы директора и охрану тряхнуть, из меня козла сделали! И тоже ни хрена не доказал. Вором ни за что назвали. Семья отказалась от меня со стыда. Дети фамилию сменили, жена замуж вышла. Вернуться некуда стало. А я то мясо раз в месяц ел, С получки. Жена покупала… Знал бы, брал мешками! Хоть теперь не обидно было.

— А я зоотехником в колхозе был. И как назло бруцеллезом стадо коров заболело. Начался падеж. Нет бы выбраковать больных коров, как я просил, их на один выпас с молодняком погнали. И… В день по три, по четыре телка дохнуть стали. Меня, как вредителя, под суд. А я что? Стадо заразил, что-ли? День и ночь лечил. Да кто это увидел? Ко мне не прислушались. Выходит, выгодно было кому-то меня убрать или подставить…

— А я — пекарь! Хлеб и булки выпекал почти двадцать лет. Весь Курск их покупал и радовался. Никто во всем городе плохого слова обо мне не сказал. Да беда стряслась. Замкнуло проводку. Сгорела пекарня и склад! Ну а я при чем? Мое дело — хлеб! За проводку электрик отвечать должен. Да только электрика у нас не было! Директор экономил. Вот и берите его за жопу. Но ведь он начальство! Сумел паскуда отмазаться. И взвалили на меня все его дерьмо! До сих пор не знаю, за что парюсь на Колыме! А у меня и заработок, и уважение не чета твоим были. Только теперь доперло, зря я чертоломил. Надо было трясти брюхачей таких, как мой директор! Он — не один, слышишь, честняга? Вся Колыма от них стонет.

Долгими ночами ворочался на шконке Земнухов. Не мог уснуть. Разговоры мужиков, застревая в памяти, не давали покоя. Он знал правдивость их рассказов. Не раз проверил,

— На фраеров вкалывать? Задохнутся паскуды! Сколько крови они из нас высосали! Вот им всем теперь! — отмерял по локоть бывший пекарь. И говорил, что первым тряхнет своего директора, как только выйдет на волю.