Изгои - читать онлайн книгу. Автор: Эльмира Нетесова cтр.№ 64

Егор крепился, как мог. Но когда увидел, что белый снег ему показался черным, поплелся через реку., понимая, больше ждать нечего. Его никто не окликнул, не остановил, не пригрозил и не потребовал вернуться. В голове сплошной перезвон, в глазах — рябь, только бы не упасть, только дойти. Его не заботило, откроют ему двери или нет? Примут ли? Поймут ли?

Он еле дошел до дома, постучал в двери. И на вопрос женщины «Кто там?» ответил хрипло: Открой, Люба! Это я — Егор!

Женщина, открыв ему, еле узнала:

Ты ли это? Что случилось? — ввела в дом и помогла раздеться.

Хана нам, Люба, пропадаем. Совсем бросили нас! На погибель кинули. Как собак! Не прогони. Дай душе отойти. Насмерть поморозились. Пятеро мужиков загинули. Я — на последнем вздохе. Не гони, дай хоть тут, в углу, немного согреться, — попросил Егор, кляня себя втихомолку, что не пришел сюда раньше.

Женщина молча разула его, провела в комнату, принесла чай и, уложив Егора на диван, пошла на кухню. Горилла не дождался, пока Люба накроет на стол, уснул так крепко, что не услышал, как пришла соседка, поговорив с хозяйкой, узнала о случившемся. Выскочила из дома и вскоре половина поселкового люда побежала и поехала спасать оставшихся в живых Их разобрали по домам. Никого не оставили умирать в снегу. Егор об этом не знал. Он проснулся уже затемно и, оглядевшись, долго не мог понять, где находится. Все вокруг чужое, незнакомое. Ни зона, ни дом…

«Где я есть?» — шарил вокруг себя испуганно.

То что он жив, Егор не сомневался. В могиле нет дивана. Да и слишком тепло здесь для погоста. Жратвой домашней пахнет, значит, не в зоне. «Но дома не было дивана, — вспоминает Горилла. — А откуда у меня дом? Давно его нет. Но тогда где я?».

Проснулся? Ну, вот и хорошо. Иди за стол, поешь, — позвала Люба.

Горилла ел, не жуя. В животе словно пропасть объявилась. Сколько туда ни положи, все проглатывает. Ни горячего, ни холодного не чует. Лишь бы побольше. Люба едва успевает за ним. Егор ест, боясь,

что еда лишь приснилась ему. Но нет, в животе уже места не осталось. И только тогда услышал, о чем говорит хозяйка.

— Так что вы не первые, Егорушка! Теперь никто

никому не нужен. Вас семеро из двенадцати осталось. А тех из тридцати только двое. Остальных закопали. И до сих пор никто не узнавал, куда делись люди? А средь них трое охранников. Матери, небось, и теперь домой ждут. А они у нас навечно остались. Жаль мальчат. Совсем еще жизни не видели. Зато твоих успели отнять у погибели. Скоро в своих семьях будут. Дали им телеграммы.

А как же без документов билеты им продадут?

Голубчик ты мой! Прежние двое в Магадане такого шороху наделали в управлении, что им враз документы отдали. Только бы не жаловались, не рассказывали в Москве и в газетах, как с ними обошлись. За такое, знаешь, как погоны сняли бы? Вместе со шкурой! Оставили б без зарплаты, пенсий и льгот! Вот и уговорили выживших не жаловаться, мол, случившегося все равно не исправить, а мертвых не поднять. Вот и отправили их домой. Нам даже спасибо не сказали, что жизни людям спасли. И болтали про недоразумение, какое случилось из-за халатности. Обещали наказать виноватых, но никто не пошел глянуть на могилу. Кто в ней? Видать всякой жопе жарко было за свою вину перед умершими. Оно везде так нынче. Люди озверели! Оттого и жизнь у нас такая! — говорила Люба, подливая Егору чай.

Тот пил, не веря в собственное спасение.

Хотел прийти к тебе в конец освобожденным, а судьба как норовистая кобыла на свою тропу свернула, — вздохнул Егор.

А кто нынче свободный? Таких уж в свете нет! Я вон — вольная! А забот и бед не меньше, чем у зэков. Ну, посуди сам, ведь не брешу! Дочку в школу отправить, а денег нет. Мать болеет — лечить не на что. Моей получки только на хлеб. Если б не хозяйство, с голоду сдохли б! — призналась баба.

Теперь всем тяжко. И вольному люду, и нам, — вздохнул тогда Горилла, добавив: — Ума не приложу, куда мне деваться? Что делать? Куда определят меня?

Как жить дальше? Ведь без работы не продышать, а кто меня возьмет?

Ой, милый! Были б руки! Без дела даже тут не останешься! — вскинулась баба радостно.

Коли здесь работа имеется, отчего свои мужики разбежались? — не поверил Егор.

Вольной жизни захотели, больших заработков. Оно ведь что наших сорвало с мест? Сколько ни заработай, все на харчи уйдет. Цены на них здесь северные, а зарплаты крохотные. Глянь, как люд обнищал, обносился, изголодал! До срамного! И впереди никакого просвета и надежды. Чтоб прокормиться, надо воровать иль жульничать. Иначе сдохнешь! Так и живут, все доброе растеряв. Никто никому не нужным стал, — подытожила баба.

Никому не нужным… Егор умолк. Поневоле вспомнилось недавнее…

Ведь вот не поверил тогда охране, а те враз смекнули, что бросают тут оставшихся на погибель. Харчей отделили так мало и скудно, даже горько вспоминать теперь. Егор все надеялся, что подбросят жратвы. Не может быть иного. Но мужики мрачнели: «Кто подкинет? Завоз кончился. Нет тут железной дороги. А машинами — кому надо, если бензин втрое вздорожал, и всякий рейс в золото обходится. Вот и обсчитали, что нас дешевле урыть, чем накормить. Но и на похороны не потратятся. Дешевле забыть. Мол, сами передохнут. А жмуров волки разнесут по клочьям». Злились мужики, уже не ожидавшие машин из Магадана.

Егору от их слов не по себе становилось и, даже потеряв надежду окончательно, он все еще пытался сохранить жизни двум свиньям и старой кляче. Но когда им нечего стало жрать, мужики разъярились:

Какого черта! Ты им болтанку из комбикорма делаешь и в нее муку добавляешь! Скоро самим тот комбикорм подарком станет! Давай их заколем и баста!

Я и так за свиней в зону влип! Не хочу дополнительный срок схлопотать за этих! Не дам колоть! — загораживал собою свиней и клячу.

И продолжал ждать чуда. Но и оно, наверное, изголодавшись, замерзло в снегах.

Когда кончилась мука, мужики уже исподлобья смотрели на Егора. И на его глазах, уже не спрашивая согласья, подошли с ножами к свиньям. Горилла ничего не мог сказать, слова стали поперек горла. Сам видел, как измучила людей голодуха. Руки и ноги отекли у всех. Мужиков шатало из стороны в сторону, а тут еще холод одолевал.

Нет, мясо он не ел. Не мог себя заставить, уговорить. Когда разделались с кониной, вовсе не на что стало надеяться. В поселок никто не решался пойти. Знали, там всем тяжко. Самим есть нечего. Ни у кого не имелось родни и знакомых, кто б мог принять и накормить. Да и совесть не потеряли, чтобы просить у чужих из последнего. Молча ждали своей участи. Ни на что не надеялись. Постепенно разучились ходить, вставать. У людей уже не было никаких желаний. Это состояние часто комментировали зэки, называя его белой смертью.

«Хоть бы каплю тепла!» — думалось тогда Егору. Но где его взять? Ведь бараки в зоне были из кирпича. Даже полы в них бетонные, а потолков и стропил хватило ненадолго.