Изгои - читать онлайн книгу. Автор: Эльмира Нетесова cтр.№ 40

Шнырь, увидев ее, поначалу глазам не поверил, на сходство свалил. Но нет. Сходной родственницей оказалась беда. Не уступила притязаниям того, у которого были связи. Он и отплатил ей за неуступчивость: подсунул «благодарного» клиента. Тот и настрочил жалобу, обвинив заведующую в алчности и корысти. Ее вскоре выкинули с работы. Дома свекровь заела: «Зачем на тебе, пьющей, сын женился?».

Так и скатилась. А когда муж выставил за двери после скандала с матерью, поняла, что потеряла все.

Хотела броситься под проезжавшую машину, но водитель успел затормозить. Выскочил. Врезал в ухо так, что в глазах молнии засверкали, и обозвал так грязно, что взвыла баба во весь голос. Тут ей не столько больно, сколько обидно стало. Ведь замужняя, никогда блядешкой не была. Но кому докажешь? И какое дело спящему городу до одинокого стона? Нынче за каждым окном плачут. Одинокие и замужние. Только молча…

Он ни о чем не напомнил ей, не злорадствовал, не упрекал. Она, увидев Ивана Васильевича, опустила голову. Ничего не могла сказать. Да и к чему? Никакие слова не воротят и не исправят случившегося.

А вскоре он делился с нею всем, что имел сам. Без попреков. Она долго не могла смотреть в глаза Шнырю. Кусок становился колом в горле. Вот тогда он не выдержал:

Меня обидела заведующая юрконсультацией. Самоуверенная бабенка. Я на нее обижался, но лишь по началу. Потом простил, а теперь благодарен ей. Вернула мне меня. Ну, а на бомжей вообще не обижаюсь! Со временем дойдет, почему?

Иван Васильевич, когда узнал о смерти Катькиного отца, не сразу понял, что того убили. За что, даже не интересовался. Сказал коротко: «И этого не обошло. Достала судьба. Пометил Господь шельму…».

Никто из горожан не слышал тех слов, но в милиции о них узнали. Как и о том единственном звонке, едва не ставшим роковым.

Он и впрямь пригрозил отцу Катьки, что достанет его даже из-под земли и тогда снимет с него шкуру своими руками. За все разом. И за свое.

Ты, гнида, еще грозишь мне? Да что ты есть? Ведь в своей семье никогда не был хозяином! Баба всем командовала. И тобой! В первую очередь! Наставила рога! Считаешь, я один у нее был? Полгорода! Все кому не лень, кроме тебя, козел!

Я не о ней! И прошлое ушло. Запомни, оно изменило все! Ты слишком многим перешел дорогу, пришло время остановить. Когда ты путался с бабами, это могло кого-то злить, других смешить. Когда ты сбивал с толку клиентов своими сплетнями, это тоже не было опасно. Но ты пустил по миру с сумой много людей. Оградил от ответственности мошенников, устроивших «кидняк». Сколько из-за тебя ушли на тот свет?

Ты мне не поп, и я не на исповеди. Иди ты в задницу! Я живу по своим убеждениям и помогаю тем, кого считаю сильными. Все имеют право на защиту. И тебе сие известно!

Я даже не о них! Они все ж живы! Но ты, хорек вонючий, стал домогаться моей дочери. За это я тебя в куски пущу! Терять мне нечего! — выпалил Шнырь на одном дыхании.

Твоя дочь? Она давно на панели! Я таких не снимаю! — расхохотался в трубку и бросил ее на рычаг.

Шнырь запоздало обматерил собеседника и ушел от телефона-автомата, спотыкаясь на каждом шагу.

Он ругал себя за звонок, но не мог ни пригрозить сожителю жены. Пусть знает, что его приставания к дочери не остались в тайне. И он при встрече не отвертится.

А узнал о том случайно в пивбаре от соседа по лестничной площадке. Тот зашел выпить пива. Увидел Шныря, узнал его, пригласил к стойке, так и разговорились:

Я ить всю твою подноготную знаю. Ить сколько лет, считай, вместе живем. Я через свою стенку не то всякое слово, каждый ваш бздех слышал. Мог точно сказать, кто это сделал. И говорю верно, ты — путевый мужик! А вот жена твоя — сучка подзаборная! Привела в дом хахаля. Сама с ним во всю ночи напролет… Так ему того мало, стал к твоей дочке подбираться. Своими ушами слышал, как он к ней лез. Она заорала, и он отстал. Это потому, что я ему в стенку постучал. Упредил, мол, слышу. Так он закинул к ней лезть, а то все бубенил: «Ведь не на халяву! Довольна будешь! За такие бабки я десяток телок заклею. Чего ломаешься? Все равно никому не нужна…». Во, гад паскудный! — делился сосед, так и не приметив, как мелкая дрожь одолела Ивана Васильевича.

Придавить бы его как клопа! Будь я моложе, того козла спустил бы с балкона! Неужель не собираешься к своим воротиться? Ить квартира твоя!

В ней дети живут. Их я не выставлю на улицу. А Мария, какая ни на есть, мать им.

Так вовсе ссучилась! Детям уже срамно становится. Ругают ее часто, хотят остановить. Да вот одной ей тяжко себя в руки взять! Тут же еще козлы всякие, до греха недалеко. Не приведись, девку вашу с пути собьют. Что тогда? Это не воротишь! Одумались бы! Хоть ради самих себя…

Ну, а ты простил бы своей жене такое? — не выдержал Иван Васильевич.

Да моя не то за деньги, за пачку махорки никому не нужна! Если б на нее кто глянул бы, не сплюнув, я б ее тем же мигом за бутылку отдал бы. Только без возврата!

Нет! Вот если б изменила, простил бы ее?

Я? Бутылку за моральное унижение стребовал бы и погнал бы заработать вторую! А сам работу бросил бы! Только сидел бы дома и моральные ущербы заливал, — облизнулся сосед и добавил: — Да вот только никому она не нужна. Даже если голиком по улице пойдет, мужики пачками падать начнут. И все от страхов. На нее, срам сказать, старый козел не оглянется. И я на ей по пьянке застрял. Протрезвела она уже беременная! На сносях. Я как глянул на ее, сам чуть не родил прежде времени. Но сын в меня пошел. Вот уж радость! Такой же алкаш! Весь в родителя! А какими нам с ним быть? Протрезвели, глянули на мать, скорей за бутылку, чтоб от жутиков не сдохнуть. Так и маемся с ним всю жизнь. Ты ж про ревность! Кого мне к кому ревновать? Да я, коль хочешь знать, нарошно свою кикимору выставлял на лестничную площадку, когда хахаль твоей бабы выходить собирался. Все мечтал, что в темноте, не разобрав, нанесет мне моральный ущерб. Сам в замочную скважину наблюдаю, чтоб на горячем словить. И чтоб ты думал? Он, тот кобелюга, как увидел мою, про лифт забыл. Кубарем скатился по лестнице. И все матом лаял мою кикимору, мол, зачем этой бляди без разрешенья и пропуска дали с погоста слинять к людям? Хотел бы я тянуть на того, кто на мою падлу оглянется, не дрогнув. А у тебя — баба! Все при ней! Озорная малость. Зато баба! Ее хоть днем, хоть ночью раздень! Рядом с ей старик молодцем ходит. Простил бы ты! Да и помирились бы! А то уж вон

сколь времени на бутылку занять не у кого! — сознался сосед.

Иван Васильевич посмеялся от души и, поблагодарив мужика за угощенье, заверил, что простил ему все долги.

Такты воротишься, Иван?

Подумаю! — ответил уклончиво.

Смотри! Время идет. Чем скорей, тем легше примиренье, — добавил сосед, уходя.

Кому оно нужно теперь? Мы безнадежно отвыкли друг от друга. Даже не верится, что столько лет жили вместе. В памяти ничего доброго не застряло. И в сердце провал. Не просто предала, а и оплевала, опозорила. Через эту стену не подать руки, не перешагнуть, — подсел к Чите и Финачу. Закурил.