Закон - тайга - читать онлайн книгу. Автор: Эльмира Нетесова cтр.№ 84

Тайга, приглядевшись к ним, наслушавшись их воспоминаний, словно сердцем поняла. Никогда не держала в голоде. Кормила всех досыта. Берегла от бед.

И люди постепенно оттаивали. Все реже вспоминали прошлое. Другие темы появились, другой смысл, иная жизнь. Да и сами изменились. Уже не лаялись грязными словами, научились смеяться во весь голос, спать без страха, жить в охотку, в радость…

Синее-синее небо над головами; голубой снег под лыжами; звонкая, знакомая и всегда иная тайга… Она научила условни- ков пить родниковую, никогда не замерзающую воду, ценить тепло общего костра, есть подаренное тайгой с благодарностью. Спать недолго, но впрок, принимать баню, растеревшись снегом, дышать звонким чистым воздухом.

Она понемногу, неторопливо брала в плен их корявые, изболевшиеся сердца и души.

Она согревала и морозила, смешила и пугала, беспокоила и успокаивала. Она била и жалела детей чужой стаи. Она учила и требовала, случалось, наказывала за оплошку. Она жалела их… Да и как не жалеть тех, кто, не найдя места среди людей, живет в глухомани?

Условники разучились кричать. Поняли сердцем, что в чужом доме нельзя говорить громче хозяина. Законники начинали понимать, любить тайгу. Она отвечала взаимностью.

В голубые рассветы, когда еще все в тайге спало, уходили люди в чащобу, оставляя на попечение тайги шалаши и добычу.

Они привыкли к тому, что живут в безлюдье и никто их не навестит.

Но однажды, вернувшись из глухомани, приметили, что у шалашей их ждут. Горел костер высоким пламенем. Чужие голоса слышны издалека. Охотоведы… О них когда-то говорил Тимофей. Не поверили. Ате нагрянули внезапно.

— Привет, промысловики! — встал навстречу старший из них. Улыбаясь, протянул руку Бугаю.

Фартовый растерялся, пожал. Вроде и разозлился, понял — за мехом пожаловали. А в то же время обратились не как к условникам, к фуфлу, как к равным себе — с уважением.

Старая кляча, запряженная в сани, фыркала, прядала ушами. «Что-то в санях имеется. Под брезентом», — приметил Рыло и заходил вокруг.

Но охотоведы явно не торопились. Расспрашивали о заимке, пушняке, условиях. Интересовались, как прижились промысловики в угодьях. О самочувствии и настроении. Не голодают ли.

Гости из Трудового явно решили заночевать на заимке. И Тимофей первым заметил это, готовил ужин на всех.

Приезжие, разговаривая с бригадиром, нет-нет, да обращались к условникам с вопросами:

— Сколько соболя приходится на заимку? Много ли молодняка? Как норка? Не перевелись ли куницы? Сколько рысей на заимке? Есть ли берлоги? Встречалась ли росомаха? Не мигрирует ли пушняк на другие участки? Сколько огневок?

Условники отвечали нехотя. Понимали все вопросы по-своему. А старший охотовед, словно почувствовал, сказал неожиданно:

— На огневок не нажимайте. Больше оставляйте их в тайге. Без лис пропадет заимка. Слабого, увечного зверя, даже падаль, лиса уберет. Съест. Иначе болезнь появится. Вот вы принесли очень много куропаток. Видно, с других участков к вам мигрировали птицы. А почему? Бескормица иль болезнь прогнала? Теперь надо соседние заимки проверить. У куропаток при большой скученности чума вспыхивает. Она потом всех зверей косит.

— И фартовых? — спросил Рыло.

— Лучше подальше от такого.

— Да нет на этой заимке чумы. Птица вся здоровая, — оглядел связки куропаток молодой охотовед и спросил Тимофея: — Как пушняк? Много добыл? Хвались, бригадир, сдавай! С тебя начнем…

Тимка молча достал мешок, набитый доверху шкурками. Вытряхнул его на брезент.

Охотоведы внимательно разглядывали, оценивали каждую норку, соболя, горностая, куницу, белку. Тщательно пересчитали.

— Здесь на полторы тысячи, — улыбался Иван Степанович, старший охотовед. И добавил: — Цены тебе нет, бригадир. Недаром Притыкин тебе свою заимку оставил. Завещал, как сыну. Просил другому не поручать ее.

— А сам? — вырвалось удивленное.

— Умер он, Тимофей. Неделю назад.

Тимка стоял молча, недвижно. Потом, словно опомнившись, снял шапку с головы. Медленно пошел в шалаш, выволок оттуда рюкзак.

— Тут вот всякая мелочь. Забыл. Возьмите, — сыпанул из него на брезент шкурки лис, зайцев, норок. И, не дожидаясь подсчета, ушел в тайгу.

Фартовые не поняли, что случилось с бригадиром. Ну, умер дед. Так все не вечны. Чужой старик. Пожил прилично. Экая невидаль. В делах, случалось, кенты гибли. Молодыми. А сколько их по зонам полегло? Не счесть. Жалеть было некому. Разве по бухой вспоминали иногда. Так это были законники! Свои! С кем и пайки хлеба, и затяжка папиросы, как общак, — на всех поровну. Иных и теперь помнят. А тут… ну кто такой?

А Тимка ушел подальше от людей. К самому горлу Мертвой головы. Никого не хочется видеть и слышать.

Неделю назад… Именно тогда он ставил капканы за Мертвой головой у Сухого ручья. И отчетливо увидел Притыкина. Прямо перед собой. Метрах в двадцати. Еще обрадовался. Мол, навестить решил дед. Значит, не обижается, простил, беспокоится за Тимку, коль на своей заимке не усидел.

И пошел навстречу. А старик в облако превращался. Таял на глазах. Но прежде чем исчезнуть, перекрестил Тимку. Уверенно, размашисто, как всегда это делал.

Тимофей тогда ничего не понял. Не сказал фартовым о случившемся. Знал: не поверят, осмеют, скажут, чифира глотнул втихаря. Иначе с чего дед привиделся? Мол, если бы баба — другое дело. Это жизнь. А старик — только с дури…

«Видно, в тот час умирал. Может, вспомнил меня. Хотя кто я ему? Что хорошего он от меня видел? Мне все отдал, что знал и умел. От смерти уберег дурака…»

И вдруг странное беспокойство подняло его, толкнуло вернуться к условникам, к шалашам. Еще издали он услышал брань. Грязную, горластую. Орал Филин:

— Не для всякой падлы я навар свой брал. Чем я обязан- ник? Может, харчили иль одели меня? Иль пушку какую дали? Ни хрена с вас не снял. Никакого понта не имел! Почему с меня мое как положняк сымаете? Иль я налог вам должен? Идите в транду, покуда калганы целы. Ни хрена не дам! Я взял, вы при чем? Отваливай! Пока катушки не вырвал!

И в это время к шалашу подоспел Тимофей.

— Чего духаришься? Остынь, бугор! Иван Степанович, идите в мой шалаш. Мы сами разберемся.

— Нет, Тимофей, мы посылали в тайгу охотников, промысловиков. Но не воров, не грабителей! — побледнел охотовед.

— Я тебе, падла, повоняю, крысиная хварья! — кинулся к нему Филин. Но Тимофей перехватил. Заломил руку, повалил в снег. И, навалившись всей тяжестью на Филина, рявкнул в раскрасневшееся лицо:

— Захлопнись, гад! Самому дышать паскудно, кентов за собой на вышку не тяни. Пальцем их тронешь, сам на кентель короче станешь. Не тяни грабли туда, где катушками накроешься! Не рыпайся! Сдай! Все сдай! Не доводи, падла, до греха!