Дуэль - читать онлайн книгу. Автор: Эльмира Нетесова cтр.№ 26

Матросом его звали за любовь к морю. Хотя ни разу после рокового, памятного дня он не был в рыбацком селе.

Матрос… Сколько зон, сроков, сколько бед пережито! Ни семьи, ни любви, ни детей не имел и не знал. Так и остался сиротой, словно не матерью в доме, а самою бедой на погосте рожден.

Горькие складки прорезали все лицо. Да что там оно? Душа — сплошная боль. Он ничего не ждал от жизни. Не желал радостей, не зная их сызмальства, никогда ни о чем не мечтал.

Вот только иногда, непонятно почему, присматривался к цветам в тайге.

«Красивый. И живет на воле. И все ему тут родное, свое. И небо, и тайга, и соседи. Всего-то — былинка! А детей имеет. Они — без любви не родятся. Значит, нужна эта жизнь. Хоть и слабая, короткая, но с понтом! А я па что маюсь? Для чего-то понадобился, коль живу?

Неужель только для горя?» — думал он, обхватив руками косматую, как кочан, голову.

Храпит Матрос. Одною рукой ненароком Лешего обнял. Случись проснуться, плевался бы до ночи. А во сне, чем теснее, тем теплей.

Леший под боком у Матроса свои сны видит. Их с кентами не делят. Ему снится мать. Вот она вернулась с работы, усталая, но улыбчивая. С получкой. Обнову купила сыну — штаны с помочами. Не короткие — по колено, а настоящие. До самых пяток.

Леший влезает в штаны, натягивает на плечи помочи. Радуется, что обнова впору пришлась. А мать смотрит на него и говорит так тихо, грустно:

— Совсем уж состарился ты, сынок? На голове ни одной волосинки нет. Все повылезли. И морщины… Все от непутности твоей. Зачем так живешь? Хуже собаки. Никого не обогрел, не обрадовал, не любил. Горькой полынью маешься. Зачем мне мертвой душу рвешь?

Леший помочи из рук выронил.

— Эх, сынок! Во сне ты — радость моя! А проснешься — опять моею бедой станешь. Перестань мстить мертвому! Отойди от зла. Прости отцу вину его. Пока не поздно. Живым с покойными делить нечего. Уйми боль свою. Очисти сердце и душу.

— Не могу! — плачет Леший, уткнувшись в холодные руки матери.

— Тогда забудь меня! И не зови в горе своем! Верни себе сердце, то, какое было у тебя в детстве.

— Да как мне суметь? Ведь жизни не осталось. Я потерял ее вместе с сердцем. Еще тогда, когда тебя не стало. Но ты здесь. Значит, жива. И, может, я найду потерю?

— Ищи в себе! А коль не отыщешь, потеряешь все. Все! Слышишь? И моей смерти позавидуешь! Ведь я тебя человеком родила! — встала мать и пошла к двери.

— Не уходи! Мне так плохо и одиноко! — попытался удержать за руку.

— Ты скоро придешь ко мне. Совсем, — открыла дверь и, оглядев сына улыбчиво, исчезла.

«Алешкой любила называть. А теперь будто забыла имя. Неужели его у меня больше нет?» — проснулся Леший и вылез из берлоги. Он проверил, не спят ли на шухере стремачи. Но фартовые исправно стерегли покой оставшихся в живых.

Когда вернулся, кенты уже встали. Матрос, оглядев пахана, сказал хмуро:

— Срываться надо. Чем шустрее, тем файнее. Нынче легавые нарисуются. Жмуров своих в тайге дыбать. Троих не нашмонали. На нас напорются — крышка! Мы в ловушке. Они своих стремачей не сняли. Всех на шухере оставили. Я ночью их засек. Услышал, о чем ботали.

— Пока легавые не очухались, линяем, кенты, — согласился Леший и, оглядевшись, предложил уходить распадком.

К рассвету фартовые вышли из тайги. И, ползком миновав задремавшую милицейскую засаду, добрались до железной дороги. И исчезли из вида в густом тумане, окутавшем плотным одеялом все вокруг.

Утром проснулся и Бурьян. Огляделся, ничего не понимая. Где он? Во рту горечь. Голова болит. Тело ломит. Да так, что не пошевелиться, не двинуться.

— Пить, — простонал тихо.

Чьи-то руки уверенно подняли его голову, подали стакан воды.

Кто это? Лица не увидел.

«Неужели зенки форшманули? — с ужасом подумал Бурьян. — Как тогда дышать? Уж лучше б кентель оторвали сразу, чем так», — заскребло на душе и позвал:

— Кенты!

— Нет их здесь! — отозвался голос рядом. Чужой, незнакомый.

— Где я? — испугался Бурьян, не сумев пошевелить руками.

— В больнице.

— Один?

— Да. Тут ты один. Здесь бокс. Тебя ночью сюда перевели. Кончался. Думали, не откачаем, не отдышишься больше. И теперь под капельницей лежишь. Как мумия. Весь в бинтах. От макушки до ног. Весь в проломах и переломах. Всю ночь хирурги тебя сшивали. Собирали по частям. Говорили, дня три в себя не придешь. А ты, гляди, ожил. Здоров, черт! Благодари Кравцову за спасенье. Это она всех на ноги подняла. Заставила тебя выходить, вернуть в свет. Не то бы еще в полночь — концы отдал.

Бурьян слушал молча. А потом спросил говорившего:

— Ты-то кто будешь?

— Санитар я. Вместо сиделки около тебя нахожусь.

— Зэк или вольный?

— Вольный. Зэков в бокс не допустят. Не поверят. Да и какая тебе разница сейчас? Твои уверены, что ты умер. Клиническая у тебя была…

— А это что?

— Клиническая смерть? Это начало настоящей. Очень недолгое. Минуты две, от силы — три. Хорошо, что все на месте оказались. Не успели уйти. Не то уже облили б тебя известью и сожгли во дворе тюрьмы, — продолжил голос.

Бурьян услышал, как скрипнула открывшаяся дверь. Кто-то вошел.

— В себя пришел. Уже говорит. Пить просил. Я дал

ему.

Бурьян почувствовал, как его руку смазали спиртом, сделали укол. И тут же отступила боль. Он снова провалился в сон. Очнулся и целиком пришел в себя лишь через три дня. Услышал голоса рядом. Но слов не мог разобрать. Говорили тихо, шепотом.

Бурьян пошевелил рукой. Двигается. Ноги почувствовал. Голова еще болела, но терпимо.

Собрав себя в комок, осознал, что самое плохое уже позади.

— Борис, как чувствуешь себя? — послышался голос совсем рядом.

— Дышу, — попытался открыть глаза. Но не получилось. Голова оказалась сплошь перебинтованной.

— Выздоравливайте! А то тут женщины вами интересуются. Не терпится им увидеться. Соскучились. С утра до вечера звонки сыпятся. Надо же их порадовать, доказать, что не рохля — мужчина! В полном сборе! — смеялся человек.

— Кто спрашивал? — перебил Бурьян.

— Ирина Кравцова! Самая красивая женщина Охи!

Бурьян, скрипнув зубами, отвернулся к стене. Во сне чего не бывает. Но в реальной жизни все иначе. Кто из фартовых пожелал бы себе на ночь в постель вместо привычной, покладистой шмары следователя городской прокуратуры? Да такого свои же законники голыми руками в параше утопят.

Бурьян себе такого никогда не пожелал бы. К тому же о Кравцовых, после побега, он немало наслушался в тайге от своих и блатарей, от ханыг и шмар.