Над бездной - читать онлайн книгу. Автор: Барбара Делински cтр.№ 45

С отвращением он отвернулся и вышел из Таверны. Он даже не удосужился выяснить, кто расплатится за выпитое им с Лейси пиво. А хоть бы и она! Если она так плохо думает о нем, то еще одна ложка дегтя здесь ничего не решит.

Пейдж простояла на пороге дома Мары только до тех пор, пока с дорожки, ведущей к двери, не скрылся автомобиль торговца недвижимостью, после чего снова вошла в дом. Там она приступила к работе. Ей не слишком нравилось все это, но выбора не было. Когда у человека есть дом, который необходимо продать, и почти сразу же возникает торговец недвижимостью, который утверждает, что новое семейство, желающее обосноваться в Таккере, задает соответствующие вопросы – что еще остается этому человеку делать? Он приводит в порядок дом, передвигает мебель, растапливает камин березовыми дровами и старается упаковать все и вся, что лежит не на месте.

Тот факт, что Пейдж была эмоционально не готова к появлению торговца, не имел особого значения из чисто практических соображений. Кроме того, вряд ли Пейдж вообще могла бы к этому эмоционально подготовиться.

Как и Сами, дом Мары был маленькой частицей его бывшей владелицы. Пейдж знавала чудесные времена в его стенах. Продажа дома представляла собой последний гвоздь, заколачиваемый в гроб подруги, еще одно доказательство, что она умерла.

Одной из проблем было то, что смерть Мары окутана тайной, а при жизни она совсем не была загадочной женщиной. Она и после смерти представляла собой некое незаконченное явление, о котором Пейдж не уставала думать.

Так что в некотором отношении было даже неплохо, что пресловутый коммерсант торопил с продажей. Сама бы Пейдж, без сомнения, тянула бы это дело до бесконечности.

Она пообещала торговцу, что к девяти часам следующего утра дом будет сверкать, как новенький, поэтому времени для уборки у нее оставалось мало и еще меньше для того, чтобы передумать с продажей. На Пейдж была надета футболка и обрезанные джинсы, в которые она переоделась сразу же, как только вернулась из Маунт-Корта. Потом она позвонила Джилл и сообщила, что придет домой поздно, оставила ей номер телефона Мары и попросила, чтобы все звонки она переадресовывала к Маре в дом.

Вооружившись тряпкой, жестянкой с полиролью, рулоном бумажного полотенца и стеклоочистителем, а также пылесосом, который она подарила Маре на новоселье шесть лет назад, она приступила к работе при тусклом оранжевом свете заходящего солнца. Она начала со стола, находившегося в коридоре, отполировала зеркало, висевшее над ним, протерла извилистые перила красного дерева и пропылесосила лестницу, ведущую на второй этаж, и дорожку на ней. Точно так же она убрала первую гостиную, стараясь как можно лучше привести в порядок мебель Мары, которую та коллекционировала в течение ряда лет. Так же как она всю жизнь испытывала тягу к больным и увечным, мебель ее тоже носила отпечаток этой страсти – длинный кожаный диван украшали две большие подушки, одна из которых почти лишилась первоначального цвета, орнамент на ковре был смещен в сторону, а кофейный столик был изогнут столь причудливым образом, что только близорукие глаза Мары могли отыскать в нем намек на изящество.

Вторая гостиная выглядела совсем по-другому. Мебель там стояла простая – козетка Шейкера, два виндзорских стула и книжные полки, над которыми тянулись другие, импровизированные, из досок. Три вещи спасали комнату от аскетизма. Прежде всего, коллекция подушек, собранная Марой, большой диапазон всевозможных изделий такого рода, купленных в таком же количестве мест и сложенных кучами на полу так, что получалась еще одна софа, чрезвычайно удобная и глубокая. Пейдж улыбнулась при мысли о маленьких пациентах Мары, прыгающих и кувыркающихся на этой софе вместе с хохочущей до истерики хозяйкой.

Второй вещью являлся рабочий стол хозяйки, представляющий собой дверь от сарая, установленную на четырех ногах. На нем лежали журналы, книги, письма, вскрытые и еще не распечатанные, дорожные карты, корзинка с катушками разноцветных ниток, недоконченная подушка и книга по вязанию с вязальных курсов, на которых Мара занималась.

Третьей – были фотографии, украшавшие все свободные места на стенах, те самые, которые Мара снимала и проявляла под зорким взглядом Питера. Но фотографий, на которых следовало бы быть детям, не существовало. Вместо них представлены изображения природы – деревья, мосты, поля, животные, – чрезвычайно живые и выразительные, словно за каждым из этих снимков скрывалась черточка лица нерожденного ребенка Мары. Если бы Пейдж дали право, она навеки запечатлела бы эту комнату, так как память о Маре здесь переполняла самый воздух, что еще больше наполняло Пейдж неверием в смерть подруги. Боль утраты достигала здесь такой же интенсивности, как в первые несколько дней после ее похорон. На смену воспоминаниям пришла печаль.

Глотнув побольше воздуху, Пейдж вновь принялась за работу. Она принялась очищать поверхность стола, сбрасывая нужное и ненужное на пол. Там, отсортировав бумаги и перелистав несколько журналов, она уложила самое главное, включая почту и дорожные карты в пачки, которые потом отнесла в багажник машины. Особенно аккуратно она разложила на столе вязаные вещи, изо всех сил стараясь придать им вид предметов искусства. Тем самым она неосознанно отдавала Маре последний долг. Еще больше усилий она потратила на подушки, укладывая их сначала в одном, потом в другом порядке, пока не поняла, что при всем желании не в состоянии восстановить дух, свойственный хозяйке дома.

А это было чрезвычайно важно. Пейдж пообещала Маре в день похорон, что найдет семью, которая станет любить ее дом, как она когда-то его любила. Она не собиралась отступаться от своего слова. Если семье, которую приведет торговец, не понравится эта комната, они не смогут купить этот дом.

Надвигались сумерки. Пейдж зажгла свет, перешла в столовую и стала наводить лоск на предметы мебели, стоявшие там. Мара когда-то купила длинный стол и стулья на городской распродаже. Ее более всего поразили их размеры и торжественность, по крайней мере, она так говорила. Теперь же, полируя вишневое дерево мягкой тряпочкой, Пейдж решила, что привязанность, возможно, имела более глубинный характер. Как-то раз ей уже приходилось видеть подобный гарнитур. Она была готова поклясться, что точно такой же стоял в доме О'Нейлов в Юджине.

Печаль снова охватила ее. Ей пришлось опуститься в кресло. Она посидела некоторое время, пока не поняла, что бездействие еще хуже. Торопливо она направилась в кухню. Когда наконец она утомилась и выбилась из сил, она связала волосы в узел шнурком из корзинки Мары и выпустила футболку из-под брюк. Потом она отворила рамы и толкнула их вперед. Окно распахнулось. Хотя все мышцы у нее уже ныли, она не обращала внимания на это. Ей хотелось делать как можно больше, чтобы освободиться от ужасающего чувства пустоты, с которым, казалось, ей теперь предстояло жить дальше.

В этой все поглощающей пустоте не было никакого смысла. Мара была частью ее мира в течение двадцати лет. То, что ее смерть оставила внутри глубокую рану, еще можно было понять, но то, что эта большая и кровоточащая рана все расширялась и расширялась, было несправедливо.