Рыжие волосы, зеленые глаза - читать онлайн книгу. Автор: Звева Казати Модиньяни cтр.№ 19

— По-твоему, это грех, если девушка хочет реализовать свои возможности? — воскликнула она с излишним нажимом, словно начинающая актриса, пробующаяся на роль.

— Реа… как? — переспросила старуха.

— Реализовать свои возможности, бабушка. Понимаешь, что это значит? Ты свои возможности реализовала, стоя у плиты, а я молода и хочу реализоваться по-своему, — решительно заявила юная внучка.

— Стоит ли делать такие вещи, если их и не выговоришь, язык сломаешь, когда здесь рядом, у тебя под боком, есть все, что нужно? — Старуха провела рукой по лбу. — Когда я была молода, нищета была такая, что смотреть больно. Мясо ели только на Пасху да на Рождество. Я была тупая, как коза. Учительница в школе меня держала на первой парте, рядом со своим столом. Читать-считать она меня не учила, а давала штопать носки да чинить белье. Говорила: «У тебя, Джаннина, руки золотые. Зачем тебе учиться писать? Для женщины главное — уметь шить и готовить. Так и семью прокормишь». Так у меня все и вышло. Сперва в поле работала, потом на кухне. Вырастила сына, внуков подняла. И тебя, дуреху, тоже.

Девушка упрямо покачала головой. Из кухни донеслись возбужденные голоса, и они обе насторожились.

— Мама ссорится с Антаресом, — определила Мария.

Антаресу, старшему брату Марии, было двадцать шесть лет, но Роксана требовала от него беспрекословного подчинения, как от малого ребенка. Вся вина молодого человека состояла в том, что дух новаторства заставлял его предлагать для включения в меню экзотические блюда, которые семья считала оскорблением хорошего стола.

— Главное, чтоб еда была сытной, болван, — твердила Роксана грубоватым грудным голосом.

— Главное — качество и стиль, — стоял на своем Антарес, мечтавший открыть собственное современное заведение на набережной Порто-Канале в Чезенатико. Честолюбивые замыслы сына доводили мать до белого каления: она твердо верила, что любая попытка выйти за пределы магического круга семьи и родной деревни приведет к гибели.

Бабушку эти ежедневные перепалки только забавляли, а Марию раздражали, лишь укрепляя в ней уверенность в собственной правоте и стремлении искать самостоятельной жизни на стороне.

— Они невыносимы, — вздохнула девушка, энергично взбивая на голове бабушки серебряные завитки прически.

— Добрая ссора никому не вредит, — добродушно усмехнулась старуха.

Острый слух Марии уловил вдалеке нарастающий шум мотора. Она пришла в смятение.

— Я на минутку выйду на дорогу, — сказала она, заметно краснея, и уронила щетку и гребешок на колени бабушке.

— Что там, на дороге, медом, что ли, намазано? — лукаво спросила старуха.

— Не выдавай меня, бабушка, я сейчас вернусь, — умоляюще попросила Мария.

Старуха понимающе кивнула.

— Не торчи там долго, — проворчала она, и в ее смягчившемся взгляде промелькнуло далекое воспоминание.

Мария обогнула дом, пересекла пустынную в этот час автомобильную стоянку, которой вскоре предстояло заполниться машинами воскресных посетителей, и жестом заставила замолчать Лилу и Москино, двух громадных полканов неопределенной породы, решивших поприветствовать ее радостным лаем.

Шоссе, обсаженное по обеим сторонам высокими тополями, было пустынным, но Мария знала, что вот-вот из-за поворота покажется машина Мистраля. Она поправила рукой густые и длинные огненно-рыжие волосы, облизнула губы и несколько раз ущипнула себя за щеки, чтобы казались румяней. Потом одернула короткое небесно-голубое ситцевое платьице с рисунком в виде веток цветущей мимозы. Шум мотора приближался, и, когда из-за поворота вылетела переоборудованная Мистралем малолитражка, еще более яркая, чем ее волосы, сердце чуть не выскочило у нее из груди. «Алый метеор», как она его называла, заставлял трепетать самые потаенные струны ее души. Послышался визг тормозов, и машина остановилась прямо перед ней. Красивое смуглое лицо показалось в окне.

— Привет, Мария, — раздался звучный голос. — Что ты делаешь?

— Может, тебя жду. Что скажешь? — ответила она, не трогаясь с места.

— Скажу, что ты мне очень нравишься, — ответил он, лукаво поглядывая на нее. Мистралю тоже исполнилось восемнадцать, и он был несказанно хорош собой. Мария просто умирала, глядя на его гибкое и сильное тело, на решительные черты лица. Она не сводила с него глаз, пока он вылезал из машины. На нем были линялые джинсы и черная футболка: его обычный наряд. Упрямое выражение смягчилось ослепительной улыбкой. На смуглом лице, под шапкой черных вьющихся волос, ярко блестели голубые глаза.

— Что ты так смотришь? — спросил он, решив, что внимание девушки привлек какой-то непорядок в его одежде. — Я что, испачкался?

— Ну, совершенно чистым ты не бываешь никогда, — двинувшись ему навстречу, пошутила Мария. — Уж если ты не копаешься в машине, значит, лежишь под ней.

— Тебе не нравится? — насупился Мистраль.

Он стоял, прислонившись к дверце, сунув руки глубоко в карманы. Мария знала, что латаная-перелатаная малолитражка ему куда дороже собственной жизни.

— Ну что ты, я просто восхищаюсь, — призналась она.

— Ты мне тоже очень нравишься, — прошептал Мистраль, положив сильные руки ей на плечи.

Марию охватило глубокое, невыразимо сладкое волнение. Он попытался притянуть ее к себе, но она инстинктивно отпрянула.

— Зачем ты приехал? — спросила она кокетливо.

— Потому что ты ждала.

Оба разразились открытым ребячьим смехом.

Они познакомились весной, когда Мария пропорола гвоздем шину велосипеда. С тех пор она стала ездить на работу еще охотнее, чем раньше: ведь мастерская, где он работал, находилась на самом въезде в Чезенатико. Они здоровались, украдкой обнимались, и она уезжала в «Салон красоты» синьоры Ванды, когда-то обучавшейся во Франции, у самого Кариты в Фобур-Сент-Оноре. Когда мать ругала Марию за упорное нежелание оставить работу у Ванды, Адельмо вступался за нее:

— Увлечение пройдет, вот увидишь, мы еще сделаем из нее отличную стряпуху.

Но Мария терпеть не могла кухню, и, когда заставляли стоять у плиты, ее начинало по-настоящему тошнить.

— Учись перемешивать крем медленно, не торопясь, все время в одном направлении, а то будут гузки, — говорила ей старуха.

— Сгустки, бабушка, — поправлял ее Антарес, фанатичный приверженец точности.

— Какая разница? Главное, чтобы крем был хороший, — уклонялась от критики старуха.

Бабушкина кухня славилась по всему краю, но сама она, когда стряпала, не пробовала на вкус ни еды, ни вина, определяя готовность и качество блюд нюхом. Нос ее являл собой целую химическую лабораторию, гарантирующую точность диагноза. Однако Мария предпочитала аппетитным ароматам стряпни легкомысленное благоухание «Салона красоты».