Женщины его жизни - читать онлайн книгу. Автор: Звева Казати Модиньяни cтр.№ 14

Карин называла ее тетей: не будучи родственницей, старуха была ей ближе и роднее всех. Ильзе помогла ей появиться на свет на рассвете рождественского дня 1954 года, и если Карин была еще жива, то только благодаря ей. Когда Мартина родила ее, девочка не плакала и не дышала. Тогда старая Ильзе, быстро перерезав пуповину и убедившись, что ребенок не подает признаков жизни, схватила девочку за ноги, вытащила ее, опрокинув вниз головой, за окно и стала трясти, как букет цветов, с которого сбрасывают увядшие лепестки.

– Мороз такой, – пробормотала она, – что, если она не умерла, должна задышать.

Крошечное тельце, все еще перепачканное кровью, содрогнулось, и тотчас же раздался пронзительный крик. Девочка ожила. Старуха согрела ее, обмыла, запеленала и подала матери со словами:

– На небе сегодня родился Иисус, а на земле – твоя дочь.

У Мартины было личико фарфоровой куколки и точеная фигурка. Она скоро оставила родные места. Время от времени она появлялась, приносила дочке небольшие подарки и понемногу давала деньги Ильзе, хотя та ничего не просила ни для себя, ни для девочки.

В Иванову ночь, пока горели костры под звездным небом, а Карин восседала на стволе лиственницы, старая Ильзе сказала девочке:

– Когда вырастешь и станешь женщиной, берегись Ивановой ночи. Вот в такую ночь твоя мать себя и загубила.

– Она больно ушиблась? – спросила Карин.

– Вот именно. Но тебе этого не понять.

Нет, она не могла понять. Понять пришлось много позже. А сейчас Карин обдумывала эти непонятные слова и глядела на свою гору. Ей хотелось бы иметь крылья, как у ласточки, расправить их и, выпорхнув из приютского окна, лететь на старую ферму к тете Ильзе, лететь домой. Но увы, она была пленницей в этом ужасном месте, живущем по своим, непонятным для нее правилам. Монахини были очень строгими, особенно сестра Сабина, неизвестно почему заставлявшая ее читать каждый вечер на одну молитву больше ради ее матери.

Снег на улице таял, превращаясь в грязную кашу, и Карин поняла, что снег в городе – это совсем не то, что густой и мягкий снег в горах, сверкающий на полуденном солнце, переливающийся голубыми и розовыми отблесками. Проезжали автомобили, обдавая грязью спешащих по своим делам, нагруженных покупками прохожих. Был канун Рождества, завтра ей исполнится шесть лет.

Многие девочки уехали из интерната в гости к родным или к подругам. Карин знала, что ей рассчитывать не на кого. Ее мать бог знает где, и вернется она только в июне, к концу учебного года, чтобы отвезти Карин к тете Ильзе.

Ей вспомнились слова матери, сказанные четыре месяца назад, когда она ненадолго появилась после одной из своих длительных отлучек:

– С завтрашнего дня ты пойдешь в школу в городе.

– В какую школу?

– В интернат. Я не могу взять тебя с собой.

А потом она отвезла Карин в Мерано, в сиротский приют, и оставила на попечении сестры Сабины, как какую-то ненужную вещь.

– Спасибо вам, что приняли девочку. Мне нужно уехать, когда вернусь – не знаю. Если будут проблемы, напишите мне в Рим до востребования.

Потом поцеловала Карин в щеку и ушла. Сестра Сабина протянула ей носовой платок и сказала: – Немедленно вытри. – И ткнула в то место на щеке, где остался след помады ее матери. Карин стояла неподвижно, словно окаменев, и смотрела, как ее мать, постукивая высокими каблуками, танцующей походкой балерины уходит от нее по длинному мрачному коридору к выходу.

Ей хотелось броситься следом, обнять, прижаться к маме, еще раз вдохнуть ее запах и тепло. Она мысленно молила: «Не оставляй меня одну, прошу тебя. Мне тут так страшно». Но мать уходила, а она стояла не двигаясь. Ей хотелось плакать, но она лишь глубоко вздыхала, а потом принялась стирать помаду со щеки платком, который дала ей монахиня.

Тут сильная рука ухватила ее толстую золотисто-рыжую косу, и громовой голос сестры Сабины изрек:

– Надо обрезать эти длинные волосы, а не то, того и гляди, вши заведутся.

Девочка еще не могла без содрогания вспоминать скрип больших ножниц, чьи лезвия никак не могли одолеть густой и плотный шелк ее волос. Сестра Сабина высунула от усердия кончик языка, как будто пытаясь таким образом уравновесить усилие руки, сжимавшей ножницы. Для Карин щелканье ножниц было подобно ударам кинжала. И только когда отрезанная коса взметнулась в воздух как трофей, монахиня заметила, что из громадных васильково-синих глаз девочки катятся крупные слезы.

– Ты что, плачешь? Плачешь из-за пряди волос? Вот глупышка.

– Я больше не буду плакать, – обещала девочка, хотя слезы по-прежнему лились потоком из полных отчаяния глаз, скатываясь по щекам.

Монахиня на мгновение растерялась, быть может, проникнувшись горем маленькой жертвы, которую она только что подвергла жестокому и совершенно бессмысленному унижению. Поэтому она подарила Карин одну из своих редких улыбок:

– Они отрастут и станут еще красивее. А теперь schnell! [19] Вымоешься хорошенько, и все будет в порядке.

Карин не смела двинуться с места. Она обмочилась от горя, в ногах у нее образовалась целая лужица. Сестра Сабина, которая впоследствии сурово наказывала ее за куда менее тяжкие прегрешения, на этот раз ничего не сказала.

Карин вспоминала свое недавнее прошлое, глядя на снег, так непохожий на горный, и вдруг сердце у нее в груди подпрыгнуло: на дороге она различила сквозь изморозь в рождественской толпе столь хорошо знакомую и дорогую ей массивную фигуру. Она медленно и осторожно пробиралась сквозь толпу на распухших от флебита ногах, тяжело опираясь на палку. Она продвигалась вперед неуверенным шагом человека, более привычного к горным тропам, чем к скользкому от раскисшего снега городскому асфальту. На ней была накидка с пелериной, голову покрывал шерстяной платок, завязанный под подбородком.

– Тетя Ильзе! – Карин наконец нашла в себе силы выкрикнуть это имя.

Вскоре она уже обнимала старуху в вестибюле интерната.

– Ты возьмешь меня с собой? – взволнованно спросила Карин.

– Конечно, я возьму тебя с собой, Schatzi. Я добралась сюда на своих больных ногах, чтобы забрать тебя. Проведем Рождество вместе на Сан-Виджилио.

Карин обрушила на старую Ильзе поток слов, прорвавшийся после долгих месяцев скрытности и одиночества. От старухи приятно пахло свежестью леса, девочка упивалась знакомым, ласковым, как будто баюкающим голосом и радовалась, что ее опять называют Schatzi, сокровище.

Сестра Сабина терпеливо дожидалась конца любовных излияний, чтобы вмешаться. Догадавшись об этом, Ильзе отстранила от себя девочку.

– Сестра, завтра Рождество, – начала старуха, тяжело опираясь на палку. Карин переводила взгляд с тети Ильзе на сестру Сабину, сердце ее готово было выпрыгнуть из груди. – Я пришла забрать малышку, – продолжала Ильзе. – Если бы не она, поверьте мне, сестра, я ни за какие блага мира не отправилась бы в город. Мои больные ноги меня больше не держат. Но у меня сердце разрывается, как подумаю, что она здесь одна-одинешенька.