Трава под снегом - читать онлайн книгу. Автор: Вера Колочкова cтр.№ 14

Ну да, есть они у него теперь, эти деньги. Много. Навалом просто. И отец у него теперь есть. Воскрес из героически погибших. Так мать ему с детства говорила, что он героически погиб. В милиции, говорила, работал, и будто скосила его в одночасье сволочная бандитская пуля. Он, дурак, верил. Гордился даже. Виделся ему отец в образе капитана Жеглова, ни больше ни меньше. А потом оказалось, что к образу этому киношному он никакого отношения вовсе не имеет. Можно сказать, и рядом не стоял. Совсем другим оказался отец. Взял и воскрес из небытия, взболтал всмятку всю его налаженную жизнь…

А что, неплохая у него жизнь была, между прочим. Его вполне устраивала. Жили они с матерью хоть и бедно, но дружно. Мать медсестрой в больнице работала, там и его прикармливала казенными больничными харчами. Любила она его, хоть и не баловала. Наставляла все время – ты сам, сам должен в жизни пробиться. Хотела даже в институте выучить, но он характер проявил, наотрез отказался. Не лежала душа к учебе – пять лет волынку канючить, чтобы потом в конторе паршивой у батареи задницу греть да копейки до зарплаты считать! Кирюха вон, к примеру, после школы в институт поступил, и дальше что? Закончил, а потом все равно в автослесари подался. От судьбы, говорят, не уйдешь. Кесарю, говорят, кесарево, а слесарю – автослесарево. Хорошая специальность, в любые времена кусок хлеба даст. Мать, когда первую зарплату от него в руки получила, расплакалась, а он ей и опомниться толком не дал – в магазин повел. Новое платье покупать. Как сейчас он помнит это платье – цветастое, с широким ремнем, с белым кружевным воротником. Красавица мать у него была! А уж добрая какая! Даже с Анькой сразу общий язык нашла, сумела к ее нравному, скандальному характеру пристроиться. Трудно ей было, а сумела. Хотя, может, и зря. Может, и стоило тогда Аньку прищучить, дуру нахальную.

Жену себе, а для матери невестку он из армии привез. Так получилось. Бегал в самоволку на танцы в ближайшую деревню, там и подженился. Надо сказать, деревня та сибирская совсем из отсталых была. В смысле нравов. Прошелся вечерком с девушкой по улице – уже и жених. Хотя ему и не до нравов деревенских было. Здоровый юношеский гормон свои пляски выплясывал, и плевать ему было на эти нравы и на суровую солдатскую службу вместе с ее ранними отбоями-подъемами. Организм воздержания не хотел принимать, и все тут. Вот и выхватил из толпы на деревенских танцах ту девку, которая первой под руку попалась. Аньку то есть. А та, дура, и пошла! Он и не разглядел ее толком. Ну, справная. Стать крестьянская, крепкая, ширококостная. Грудь колесом. Волосы простые русые, лицо круглое, румяное, как вынутая из печи шаньга со сметаной. Веснушки по носу рассыпаны мелким бесом. Девка как девка, молоком и травой пахнет. Чего еще для солдатского короткого счастья надобно? Она, между прочим, сама его тогда на сеновал потащила, долго уговаривать не пришлось. Там их и застала поутру мать Анькина – спящими в обнимку. Тепленькими еще. Сразу и вопрос ребром поставила – женись, раз девку мою оприходовал. Женись, и все тут! А иначе, заявила, к начальству твоему военному пойду, по судам затаскаю. Женись, или полетит твоя дурья башка под трибунал. Он с первого перепугу отбрыкаться хотел, а потом взял да и согласился. Даже смешно стало – и в самом деле, чего бояться-то? Все равно ж когда-то жениться надо. Анька так Анька. Тем более у них все неплохо ночью сладилось, там, на сеновале.

Мама, когда Аньку первый раз увидела, сразу лицом поникла, конечно. И вообще как-то потерялась городской худосочностью на фоне здоровенного Анькиного тулова. Может, потому и ляпнула что-то не так. У Аньки внутри тоже природное деревенское хамство не задержалось, выплеснулось наружу громким голосом да кулаками в крутые бока. В общем, разругались вдрызг в первый же вечер совместной жизни. Анька уснула довольная, а мама, он слышал, ворочалась на своем диване всю ночь, вздыхала тяжело. Утром же произошло бурное примирение с обоюдным лобызанием и произнесенными в унисон просьбами о прощении. Так и стали жить – более-менее сносно. Мама взрывной невесткин характер сразу приняла к сведению, посчитала его за предмет устоявшийся и перевоспитанию не поддающийся. Но в то же время и не сказать, чтоб она Аньке так уж во всем потакала, вовсе нет. Каким-то причудливым способом удавалось ей лавировать от уступчивости к хитрости, от хитрости к редкому, но очень обидному для навязчиво общительной Аньки равнодушному молчанию, да прибавить к этому мамину природную смешливость и легкий нрав – вот вам и основа для мирного и вполне дружественного сосуществования двух разных женщин в двухкомнатной малометражке. Хотя, наверное, трудно так жить, все время лавируя вокруг бомбы взрывного хамства, заложенного в Анькин характер. Никто ж такого подвига не видит и не ценит, обычно принимают как должное. Вот и он не видел и не ценил, пока мать была жива…

Заболела она как-то вдруг. А может, это для них – вдруг. Скрывала, наверное. Враз осунулась, почернела лицом, тихо лежала на своем диване, уставившись в телевизор. Когда он подсаживался, улыбалась грустно, все его по голове погладить норовила, как маленького. А однажды произнесла тихо: «Помираю я, сынок. Рак у меня обнаружили, в последней, неизлечимой стадии». Он не поверил, конечно, тормошить ее начал, выспрашивать, что да как. И Анька из кухни пришла, прилепилась с другого боку, тут же поплакать настроилась. Он на нее глазами вызверился – не смей! А мама за Аньку заступилась – пусть, мол, поплачет, не мешай нам. И сама заплакала, уткнувшись лицом в горячее Анькино плечо. Так он и сидел истуканом, глядел молча, как его женщины рыдают. И сделать ничего не мог. А что тут сделаешь? Были бы свои слезы в организме, он бы присоединился. Не было у него слез. Боль была сухая от бессилия и злая, а слез не было.

Тот роковой вечер он и сейчас может воспроизвести по минутам – в точности помнит, как все было. Как с работы пришел, как сразу, не поев и не умывшись, присел к матери на диван, глянул ей в лицо осторожно. А она будто и не заметила его присутствия – от экрана телевизора взгляда не могла оторвать. А потом вдруг протянула к телевизору иссохшую ладонь с дрожащими на весу пальцами, проговорила тихо:

– Надо же… Какой он красивый к возрасту стал…

– Кто – он, мама?

– Он? Да вот же, в телевизоре. Посмотри, Андрюша, это твой отец…

Его будто ошпарило изнутри от страха. Подумал – все, больной бред у матери начинается. Заговаривается уже. Плохо дело. А она глянула на него строго и вполне осмысленно проговорила:

– Да посмотри, посмотри же! Видишь того седого мужчину? Того, что с краю сидит? Он и есть твой отец, Андрюша. Надо же, в какие большие начальники вышел… По телевизору показывают… Что там внизу написано, посмотри? Когда его крупным планом берут, там, внизу, сразу надпись идет… Погоди, сейчас она снова будет… Я совсем слепая стала, не разберу…

– Председатель правления акционерного общества «Альфа-капитал» Комиссаров Андрей Васильевич… – прочитал он медленно и неуверенно и снова глянул на нее с осторожным недоумением.

– Да. Точно, он. Андрюша Комиссаров. Ты знаешь, только я одна могла звать его Андрюшей… Все его боялись почему-то, а я нисколько не боялась. Да и не нравилась мне эта его кличка дурацкая – Командор. Он злился, а я все равно его Андрюшей звала…